Исключительно из общеобразовательных целей, ни в коем случае не желая травмировать хрупкую психику малочисленных замов грубыми механическими шутками,привожу ниже рассказ Александра Покровского:
КАЮТ-КОМПАНИЯ
Северная Атлантика. Четыре часа утра по корабельному
времени. Кают-компания второго отсека подводной лодки, которая
за исключительные акустические достижения прозвана "ревущей
коровой". Подводное положение. Завтрак первой боевой смены -
самое веселое время на корабле: анекдоты, флотские истории, что
называется "травля". Смех в это время способен поднять с койки
даже объевшегося таблеток зама (его дверь выходит в
кают-компанию), и тогда в дверном проеме появляется лохматая
голова: "Неужели потише нельзя? люди же спят!" "Люди" - это он
и есть, замполит, остальные на вахте, правда, в каюте рядом еще
спит торпедист, но, во-первых, торпедиста никогда не
добудишься, и, во-вторых, торпедист - это еще не "люди".
Смех в кают-компании. Акустики жалуются, что смех в
кают-компании мешает им слушать горизонт.
Флотский смех. Флот можно лишить спирта, но флот нельзя
лишить смеха.
- Видишь ли, Шура, - Яснов, старый капитан третьего ранга,
делает паузу, для того чтобы вручить вестовому стакан, показать
знаком - "Налей", возвращается к молодому лейтенанту. (Кроме
лейтенанта за столом еще четверо. Все уже кашляют от смеха и
шикают друг на друга: "Зама не разбуди".) - Кстати, однажды вот
так даю вестовому стакан, был у нас такой Ведров, и говорю ему:
"Плесни водички". Я имел в виду чай, разумеется; ну, он мне и
плеснул... воды из-под крана. Конкретней выражайте свои желания
в общении с нашим любимым личным составом! Хорошо еще, что не
сказал: "Плесни помои", - кофе, разумеется.
Личный состав должен быть тупой и решительный,
исполнительный до безобразия и доведенный в этом безобразии до
автоматизма.
Жизнь наша, Шура, коротка и обкакана, как детская
распашонка, основной лозунг момента - спешите жить, Шура,
спешите чувствовать, смеяться. Смешливые встречаются только на
флоте, в остальных местах их уже перестреляли. Но если нас на
флоте перестрелять, то кто же тогда будет служить в
антисанитарных условиях? Как вам уже известно, Шура, чтобы
смеяться на флоте, надо прежде всего знать, что же
предусмотрено по этому поводу в правилах хорошего тона. А в
правилах хорошего тона предусмотрены анекдоты о начальстве. О
том самом начальстве, что ближе к твоему телу, естественно. Но!
О командирах и покойниках плохо не говорят. Старпом? Анатолий
Иванович - Божий человек. То есть человек, уже обиженный Богом,
а это тема печальная. Помощник - мелочь скользкая, лишенная с
детства лица, недостойная ни юмора, ни аллегорий. Остается, сам
понимаешь, только зам - боевой замполит.
Сколько их было, Шура, пузатых и ответственных, за мои
пятнадцать лет безупречной службы. За это время я вообще
поменял кучу начальства: пять командиров, двух старпомов, семь
замов и помощников без числа,
Кстати говоря, Шура, сейчас как раз не вредно проверить,
закатилось ли наше "солнце" (кивок на дверь зама), греет ли оно
в этот момент о подушку свой юфтевый затылок, не прилипло ли
оно ушами к переборке? А то, сам понимаешь, как бы не оболгать
себя! Не хочется потом стоять под этой самой дверью и сжимать
до пота конспект первоисточников. "Солнце" вообще-то с вечера
должно было нажраться таблеток, но на всякий случай глянь,
пожалуйста.
(Лейтенант поднимается, бесшумно подходит к замовской
двери, нагибается и смотрит в замочную скважину, потом он
осторожненько открывает дверь и заглядывает внутрь. Зам спит на
коечке не раздеваясь.)
Умер? Я так и думал. Свершилось! Я присутствовал, когда он
клянчил у доктора эти таблетки. Выклянчил и съел сразу пять
штук. Док чуть не рехнулся. Одна такая таблетка находит в
организме мозг и убивает его в секунду. А впятером они найдут
мозг, даже если он провалился в жопу. Ох уж эти замполиты!
Заявление зама в "каштан" вахтенному офицеру: "Передайте по
кораблю: на политинформацию опаздывает только офицерье!"
Замполиты! Люблю я это сословие.
Кстати о бабочках: нельзя, Шура, подглядывать в дырочку.
Один зам жил на корабле через переборку с командиром БЧ-5 и все
время за ним следил: просверлил в переборочке дырочку и все
время подглядывал. Интересовался, кулема, пьет бэчэпятый или не
пьет. А бэчэпятый тот был старый-старый и с лица тупой. И вот
однажды, выпив стакан и крякнув, заметил тот бэчэпятый в той
дырочке глазик. Взял он со стола карандашик и ткнул его в
дырочку.
Говорят, зам выл до конца автономки. Партийно-"
политическая работа была завалена на корню, а глаз ему не
вставил даже Филатов.
Так вот, Шура, у нас сейчас будет не просто мелкий треп, у
нас будет рассказ. А у каждого рассказа должен быть свой
маленький эпиграф.
Не будем, конечно, в качестве эпиграфа использовать
изречение того командира БЧ-5. Он сказал: "Был бы человек, а то
зам!" Его уволили в запас за дискредитацию высокого офицерского
звания. Кстати, отгадай загадку: чем те комиссары отличаются от
этих замполитов? Сдаешься? Те получали в первую очередь пулю, -
пулю, Шура, а эти - квартиру.
А надводники говорят: "Корабль без зама - все равно что
деревня без дурачка".
Люблю я это сословие. Пусть эта фраза и будет нашим
эпиграфом. Итак...
Пришел к нам молодой, цветущий зам. В замах всего семь
лет, из них три года в каких-то комсомольцах, где его никто не
видел. (Я как-то говорю нашему дивизионному дурню -
комсомольскому вожаку: дай, говорю, твое фото, я тебя в кубрике
повешу, чтоб народ знал, кто его официально зовет и ведет.) Ну
так вот, пришел к нам этот зам, и на груди у него горит
"бухарская звезда" - орден "За службу Родине".
Мы с рыжим штурманом сразу же заметили у нашего юного зама
этот орден. Для рыжего это был вообще большой удар. Он как
уставился заму на грудь, вылупился, задышал. Чувствую,
назревает у него неприличный вопрос. Сейчас ляпнет. Решаю
разрядить обстановку и говорю: "Александр Сергеич! (Зама звали
-как Пушкина.) Я вас бесконечно уважаю, но вот штурман (рыжий
смотрит на меня изумленно) интересуется, как это надо так
служить Родине, чтоб получить от нее вот такую красивую звезду?
А то у нас с ним на двоих тридцать семь календарей на "железе"
и только тридцать неснятых дисциплинарных взысканий! И все!
Больше никаких наград".
Зам чего-то жует и исчезает. А потом он нам рассказал, как
такими орденами награждают. Я, говорит, служил на "дизелях", и
был у нас там мичман Дед. И служил тот Дед на "дизелях" еще с
войны, лет тридцать календарных. И решили мы его перед уходом
на пенсию орденом Красной Звезды наградить. Десять раз нам
представление возвращали: то вставьте, что он конспектирует
первоисточники, то укажите, как он относится к пьянству. (А как
человек может относиться к пьянству, етишкин водопровод,
тридцать лет на "железе": конечно же, положительно, то есть
отрицательно.) Потом возвращают: вставьте, как он изучает
пленум. В общем, родили мы, говорит, то представление, послали,
вздохнули - и ни гу-гу! Я, говорит, справлялся потом -
перехватили орден.
"Как это "перехватили"?" - спрашиваем мы, глупые.
"А так, - говорит, - выделяют по разнарядке пять орденов,
ну и политуправление их все себе перехватывает. У них пять лет
прослужил - Красная Звезда, еще
пять лет - Боевого Красного Знамени, а если еще пять лет
протянул и не выгнали - орден Ленина".
Все наши онемели. "Александр Сергеич, - говорю я тут,
потому что мне терять нечего, - что же вы тут такое говорите?
Вы же только что сказали, что политуправление, которое у нас
висит отнюдь не в гальюне, ордена ворует! А ваша "бухарская
звезда" из той же кучи?"
Зам, бедный, становится медный, потеет я пахнет противно.
Он мне потом все пытался прошить политически незрелые
высказывания. А чего тут незрелого, не понимаю? Что вижу, то
пою.
Моя жена как-то тоже увидела на заме то ритуальное
украшение, увидела и говорит мне: "А почему у тебя нет такого
ордена?" Ну, чисто женский вопрос! Я ей терпеливо объяснил, что
замы служат Родине неизмеримо лучше. Ближе они. К Родине. Вот
если пред" ставить Родину в виде огромного холма, то она со
всех сторон будет окружена замами. А потом думаю: вот ужас-то!
Родина-то окружена замами! Отечество-то в опасности!
И еще нашего зама раздражали мои выступления на
партсобрании. Я как выступлю! Ярко! Так партсобрание меняет
тему и начинает мне отвечать. Сочно. Особенно зам с командиром.
Так и рвут друг у друга трибуну. Так и рвут. И сплошные
синюшные слюни кругом. А потом я замолкаю года на полтора. Сижу
на партсобрании тихо, мирно, как все нормальные люди, сплю,
никуда не лезу, а зама одинаково раздражала и моя болтливость,
и моя молчаливость. Все угадывал в ней многозначительность. "А
почему вы не выступаете? Вас что, тема собрания не волнует?" А
я ему на это: "У нас, - говорю, - темы повторяются с удручающей
периодичностью. Это она вам интересна, потому что рассчитана на
сменность личного состава. А я - бессменный, поймите,
бес-смен-ный! Вы у нас пятый зам, а я на "железе" торчу больше,
чем вы прожили в сумме в льготном исчислении, и скоро совсем
здесь подохну от повышения ответственности и слышал ее, вашу
тему, уже пять раз, и пять раз она волновала меня до истерики,
а потом - все, как отрезало, отхохотались!"
А как я ему зачет по гимну сдавал? Это была моя лебединая
песня. Я потом когда рассказывал людям, у меня люди заходились
в икоте. Решил однажды зам принять у нас зачет по гимну.
(Он у нас, у командиров боевых частей, еще ежедневно носки
проверял, сукин кот. "Командирам боевых частей построиться в
малом коридоре! Командиры боевых частей, ногу на носок ставь!
Показать носки!" И я знал, что если у меня носки черные или.
синие, значит я служу хорошо и в тумбочке у меня порядок, а
если у меня носки красные или белые, то служу я плохо и в
тумбочке у меня бардак. То есть критериально мог в любой момент
оценить свою службу.)
И тут - гимн! Напросился я первым сдавать. Зашел к заму,
встал по стойке "смирно" и запел, а зам сидит, утомленный, и
говорит: петь не надо, расскажите словами. Не могу, говорю, это
ж гимн! Могу только петь и только по стойке "смирно". Пою
дальше - зам сидит. Спел я куплет и говорю ему: "Александр
Сергеич, это гимн, а не "Растаял в дурацком тумане Рыбачий...",
неудобно, я пою - вы сидите". Пришлось заму встать и принять
строевую стойку. Он слегка подзабыл это дело, но мы ему
напомнили.
А одно время у нас в замах прозябал один такой
старый-старый и плешивый. Он все ходил по подводной лодке и
боялся за свое драгоценное здоровье. Однажды он меня до того
утомил своим внешним видом, что я сказал ему: "Сергей Сергеич,
да на вас лица нет! Что с вами? Как вы себя чувствуете?" (Я не
стал ему, конечно, говорить, что у него своего лица никогда и
не было.)
"Да?!" - сказал он и заковылял к доктору. Надо вам
сказать, что этот зам родился у нас только с одним полушарием
головного мозга, и причем сделал он это в тот переломный период
Второй мировой войны, когда еще было не ясно, то ли мы
отступаем, то ли уже победили. Он был такой маленький, высохший
и воспринимал только девизы соцсоревнования, да и те с какой-то
мазохистской радостью. Ну и какойнибудь не очень крупный лозунг
мог уцепиться у него за извилину. Вползает он к доку и с
пришибленной улыбкой объясняет: что-то, мол, плохо себя
чувствую.
А доктор у нас в то время служил глупый-преглупый. Бывало,
посмотришь на него, и становится ясно, что еще в зародыше, еще
в эмбриональном состоянии было рассчитано, что родится дурак, с
пролежнем вместо мозга. Мысль, зародившись, бежала у него по
позвоночному столбу резво вверх, бежала-торопилась со скоростью
шесть метров в секунду и, добежав до того
места, где у всех остальных начинается мозг и личность,
стряхивалась, запыхавшись, с последнего нервного окончания в
кромешную темень.
Какой-то период он даже подвизался на ниве урологии -
дергал камни из почек. Это когда с помощью такой тоненькой
проволочки делается таская маленькая петелечка. Потом эта
петелечка просовывается в мочевой канал, там, как лассо,
накидывается на камень, я с криком - ки-ия! - выдирается...
камень. Испанские сапоги по сравнению с этим делом выглядят как
мягкие домашние тапочки.
Вот такого дали нам доктора-орла. Если он чего и разрезал
у человека, то одновременно изучал это дело по описаниям.
Разрежет и сравнит с картинкой.
В то время когда к нему вполз зам, док уже досконально
изучил человеческое сердце: зубцы, кривые и прочие сердечные
рубцы. Трезвея от восторга, он уложил холодеющего зама на
лопатки, приспособил картограф, утыкал зама мокрыми датчиками и
торжественно нажал на клавиш, сказав предварительно заму:
"Практика - критерий истины!"
Зам лежал и смотрел на него, как эскимос на чемодан,
замерев в немом крике.
Та-та-та - вышла лента. "Видите?" - ткнул док зама носом в
ленту. Зам сунул свой нос и ничего не увидел. "Вот этот зубок",
- любовался док. "Чего там? - навострил уши зам, приподнимаясь
на локте, - чего? А?" - "А это... предынфарктное состояние.
Все, Сергей Сергеич, финиш".
Шлеп - и зама нет. Без сознания. Пришел в себя через
сутки. Неделю не вставал; проложив ухо к груди, слушал себя
изнутри.
А ты знаешь, Шура, что раньше у замов было трехгодичное
высшее образование. На первом курсе они изучали основы
марксистско-ленинской философии и историю КПСС, на втором -
какую-то муть гальваническую и игры и танцы народов мира, с
практической отработкой и зачетом (представь себе зама,
танцующего на столе зачетный танец индийских танцовщиц: на
ногах обручи, и та-та-та - босыми ножками), а на третьем курсе
- плакаты, боевые листки и шестнадцатимиллиметровый
проекционный аппарат. Целый год - аппарат, потом - госэкзамекы.
Кстати об экзамене; в учебном центре является такой
замполит с укороченным образованием на экзамен. Раньше они
сдавали экзамены по устройству корабля наравне со всеми. Это
теперь не поймешь что, а раньше зам должен был знать "железо".
Может, замучились их обучать?
И вот попадается ему устройство первого контура: название,
состав и так далее. А он уставился на преподавателя, как бык на
молоток. По роже видно, что в мозгу один косинус фи, да и тот
вдоль линии нулевого меридиана.
Взял он билет и забубнил: "Я знаю устройство клапана".
"Очень хорошо, - говорит преподаватель, - отвечайте первый
контур". А тот ему: "Я знаю устройство клапана". - "Ну при чем
здесь клапан?!" - не выдерживает преподаватель.
В общем, зама выгоняют, ставят ему два шара, а на
следующий день преподавателя вызывают в политотдел. Там он
психует, орет, бегает, полощет руками по кустам: "Да! Он!
Вообще! Ничего! Не знает!"
"Как это, - говорят в политотделе, - он же знает
устройство клапана?!"
И вот такие ребята-октябрята, Шура, нами руководят и ведут
нас, и куда они нас приведут со своим трехклассным образованием
- одному Богу известно.
Запускают к нам как-то на экипаж очередного зама. Чудо
очередное. Пе-хо-та ужасная! Зеленый, как три рубля. Запускают
его к нам, и он в первый же день напарывается у нас на обелиск.
Ты ведь знаешь этот памятник нашей бестолковости: установили на
берегу куски корпуса и рубки, которые должны были изображать
монумент. (Памятники нам нужны? Нужны! Ну, вот - дешево и
сердито.) Ну, и снегом это творение отечественного вдохновения
слегка занесло. В общем, море, лед, мгла, рубка торчит - вот
такая героика будней, - и тут наш новый чудесный зам идет мимо
и спрашивает: "А чего это корпус у лодки не обметается и вахта
на ней не несется?" С трудом поняли, что он хочет сказать.
Узнали и объяснили ему, сирому, что лодка, она в пятьдесят раз
больше и так далеко она на берег не выползает. Не выползает
она! Ну, полный корпус, Шура! Ну, так же нельзя! Зам, конечно
же, нужен для оболванивания масс, но не с другой же планеты!
А третий дивизион у нас в то время был полностью набран из
ублюдков. Они, собаки, повадились переключать ВВД как раз в то
время, когда замовская
задница замаячит в переборке. Перемычка в третьем как раз
над переборкой висит.
Ну, и звук от этого дела такой, как будто у тебя гранату
над головой рвут. Зам падает пузом на палубу и ползет
по-пластунски. А трюмные, сволочи, кричат ему сверху: "Воздух!
Воздух!"
Раз пятнадцать ползал и каждый раз приходил в центральный,
и командир третьего дивизиона с глупым видом объяснял ему, что
ВВД - это воздух высокого давления, что засунут этот воздух в
баллоны, что баллоны соединены перемычкой и что, если
переключать ту перемычку, то нужно держаться от нее подальше,
чтоб штаны были посуше.
Как-то заблудился он в пятом. Перелезает из четвертого в
пятый и идет решительно по аналогии. Он решил, что все
переборки во всех отсеках должны быть на одном уровне. Идет он,
идет и упирается башкой недоделанной в дверь выгородки
преобразователей. Открыл, вошел, а там вроде перьспектива,
перьспектива и теряется. Зам удивляется, чего это отсек стал
такой узкий, но протискивается. Решительный был и
бесповоротный. Допротискивался. Чуть не застрял. И лодка
кончилась. Вот трагедия! "Как это кончилась?! - подумал зам. -
А где же еще пять отсеков?" Выходит он из выгородки задумчивый
и медленно движется до переборки в четвертый; садится в
открытой переборочной двери и думает: "Не может быть!" Опять,
решительный, шмыг в пятый, дверь выгородки на себя, шась -
лодка кончилась, и опять медленно в четвертый, а по дороге
думает напряженно, аж тихо тарахтит.
А вахтенный пятого с верхней палубы через люк свесил
голову, наблюдает замовские телодвижения и говорит: "Товарищ
капитан третьего ранга, может, вы в шестой хотите пройти?"
Недоделанный задирает свою башку, и тут долгое - - "Да-а-а..."
- "Так это ж наверх!"
И они нас учат жить, конспекты конспектировать. А сколько
раз его в гальюне запирали? На замок. Идешь и слышишь: бьется
одинокое тело - опять зама закрыли.
В гальюне запирали, из унитаза обливали. Поставят тугую
пружину, зам жмет-жмет ножкой - никак, жмет с наскоком - и
поскользнулся, рожей в унитаз, и уворачивается потом от
подброшенного навстречу дерьма. А где ж тут увернешься?!
Пробирается потом в каюту огородами. И в этот момент его любил
отловить старпом. "Сергей Саныч! - говорил в таких случаях
старпом, словно ничего не замечая. - Эту таблицу подведения
итогов соцсоревнования надо пересмотреть. Чего это ты за боевой
листок по пять очков даешь?" Зам мнется, как голый перед
одетым. "Саныч, - говорит старпом лживо, - а чего это от тебя
неизменно, непрерывно говнецом потягивает?" У зама рот на
сторону, и в каюту бегом, и черный ходит целую неделю. Над ним
все издевались. Помощник ему однажды красную строительную каску
подарил. Повадился помощник попадаться заму на глаза в ночное
время в строительной каске. Долго ходил, пока зам, наконец, не
клюнул и не спросил его: "А что это у вас на голове?" - "А это
у нас на голове каска, - говорит помощник, - головой вое время
о трубопроводы бьешься, вот и пришлось надеть".
"И я вот тоже... бьюсь", - говорит опечаленный зам. Он
своей культяпкой глупой в каждом отсеке переборки открывал и
трубопроводы бодал по всему кораблю. Шишек на голове было
столько, что вся голоса на ходу чесалась. Откроет переборку,
тяпку свою наклонит вперед, переборку отпустит и полезет. Дверь
в этот момент начинает закрываться и с головой встречаться -
бах! Постоит-пошипит - уй-уй-уй! - почешет, опять откроет
дверь, опять - бах! "Вот и мне бы..." - мнется зам. "Дарю", -
говорит помощник и надевает ему на голову этот шлемофон.
А ночью командир проверял корабль и в ракетном отсеке
наткнулся на зама в каске. Представляете: ночь, тишина,
командир идет бесшумно из отсека в отсек, и тут навстречу ему
открывается переборочная дверь, и лезет в нее сначала задница,
а потом и голова в красном
шлеме с безумными глазами.
Командир от неожиданности - юрк! - за ракетную шахту и
оттуда крадется, а зам проходит мимо, безмолвный как
привидение, и так же безмолвно - трах! - головой об трубу с
малиновым звоном. У кэпа нервы не выдерживают, он подпрыгивает
и тоже головой - на!
Как говорил в таких случаях Лопе де Вега, "лопни мои
глаза, если вру!" Факелов - была у зама того фамилия. Старпом
его называл - "наш поджигатель". "Где, - говорил, - наш
поджигатель?"
Через два года назначили к нам новое междометие. "Я, -
говорил он, - представитель флотской интеллигенции", - после
чего он добавлял кучу неприличных слов, не свойственных, как
мне кажется, представителю
нашей флотской интеллигенции. Весь личный состав он делил
на "братанов" и "мурлонов". "Мурлонов" было больше. Очень он
любил на собрании чистить зубы гусиным пером. Садился в
президиуме, доставал перо и чистил. Раз мы ему устроили: когда
он в очередной раз посвятил себя в президиуме зубам, все
офицеры неторопливо достали перья бакланьи, воткнули их себе в
рот и давай ковырять.
Зам стал красным, как пасхальное яйцо. А потом. его еще
"прапорщиком" достали. У нас в кают-компании была любимая
пластинка - "прапорщик". Как поставишь ее, она
пошелестит-пошелестит и вдруг .ни с того ни с сего как грянет:
"Пра-пор-щик!!! Он - помощ-ник о-фи-це-ра! Он - ду-ша
сол-да-та! Пра-пор-щик!!!"
Ставили ее в восемь часов утра, когда у зама кончался бред
и начинался сон. И вдруг исчезает и пластинка, и игла от
проигрывателя. Ясно - кроме зама, украсть некому. Набрали мы
боевых листков и стали рисовать на них плакаты: "Вор! Верни нам
прапорщика!", а под этой надписью рисовали огромную руку,
тянущуюся к пластинке. Все это вешалось в кают-компании, а
рядом с замом специально заводили соответствующие разговоры:
мол, все уже знают, кто это свистнул, но пусть пока помучается.
Не выдержал зам - вернул
и иголку и "прапорщика".
А предпоследний зам у нас был размером со среднюю
холмогорскую корову и обладал выразительной величины кулаками,
которые использовал в партийнопросветительной работе. Мозг у
него, как и у всех наших замов, появлялся только втягиванием
через нос, да и то только в пасмурные дни. Где-то я читал:
"Каждый член его дышал благородством". Так вот, ни один член
этого прямого потомка лошади Чингис-хана не дышал
благородством. "Ах ты сукодей, растакую вашу мамашу", - говорил
он матросу в три часа ночи. Вызовет какого-нибудь Тимургалиева
посреди Атлантики и давай его обрабатывать.
"Сука, - кричит, - щас как вмажу-у!!!" - и бьет при этом в
стенку каюты. А стенки у нас были картонные и гнулись куда
хочешь, и с той стороны, на уровне замовского кулака,
головенкой к переборке, спал вплотную наш ротный
алкоголик-запевала, Юрик Ненашев, по кличке - "Перед
употреблением взболтать", командир второго отсека,
потомственный капитан-лейтенант - тема всех наших партийных
собраний.
От удара Юрик падает головой в проход между койками и на
четвереньках слетает вниз, находит свое индивидуальное
спасательное средство и, обнимая его одной рукой до судорог,
другой - вызывает центральный и докладывает: "Во втором
замечаний нет!" Центральный некоторое время молчаливо
соображает, а потом спрашивает: "А что у вас там было, что
замечаний не стало?" - "Удар по корпусу!" - чеканит Юрик. Вот
так, Шура...
- Приготовиться к всплытию на сеанс связи и определение
места! - донеслось из "каштана".
Кают-компания пустеет. Вестовой, забирая со столов
стаканы, хихикает, он слышал все из буфетной. Скоро придет
вахтенный и с третьего раза поднимет торпедиста. Тот,
поскуливая и спотыкаясь, отправится к себе в отсек.
Зама так и не удастся поднять. Командиру на всплытии,
среди суетни и дерготни, доложат, что зам болен, и командир,
торопясь на перископ, махнет рукой и скажет про себя: "Да и
хрен с ним".
вот поперла ласточка!....почти как каракатица!!!!
Миша Коняшкин и Гена Козюкин,1998
