Сказка о Мите.Все фамилии изменены. Очень много художественного вымысла… Дмитрий Дмитриевич Митин родился недоношенным. Акушерка, работавшая по совместительству зоотехником и привыкшая видеть упитанных телят, ибо совхоз был богатым и уделял много внимания повышению плодородия не только почв, но и всяческой живности, при виде Мити только всплеснула руками, чуть его не уронив, и произнесла: - мда, не теленок. Таким отношением к новорожденному она очень обидела молодую маму. Выхаживали Митю долго: только через год он стал кушать нормально… И с каждым днем аппетит у Мити только возрастал, видать - пацаненок решил наверстать все упущенное в утробе мамы. Характер у Мити был очень покладистым: он никому и ни в чем не отказывал, правда, ничего и не делал. Хотя это вполне объяснимая черта кубанского хлопца. И все кушал, кушал и кушал… По окончании школы родители Мити решили отдать его в Институт – именно отдать, так как особой тягой к наукам он не обладал и всю предыдущую жизнь мечтал быть скотником. Но мама и папа были люди интеллигентные, не желающие, чтобы их отпрыск коровам хвосты крутил, и без диплома Краснодарского сельскохозяйственного института дальнейшего существования Мити на кубанской земле они не представляли. А дабы закрепить «отдачу» в институт, папа заблаговременно узнал куда, кому и какой магарыч необходимо доставить: в славные советские времена в «сельхозе» взяток не брали. Добросовестный отец все узнал; семья собрала огромную сумку с окороками, домашней колбасой и Салом. Магарыч был готов. Но случилось несчастье: в станичный клуб, которым руководил отец Мити, приехала на гастроли какая-то краевая агитбригада, и отвезти сына в Краснодар с магарычом не было никакой возможности. Учитывая степенность и внушительность Мити, родители отправили его на поступление самого. Поселившись в общежитии, Митя три часа терзался сомнениями, глядя на огромную, вкусно пахнущую сумку с продуктами. Через три часа в комнату Мити вселился Олег Ревунов со станицы Боковской, что недалеко от Ростова - папы. Абитуриент Олег приехал поступать в «сельхоз» без магарыча, так как очень хорошо разбирался в точных науках и имел даже пятерку по физкультуре. А живя рядом с цивилизацией, Ревунов уже в семнадцать лет пил водку, которую и прихватил с собой, дабы отметить поступление (в этом он даже не сомневался) в институт… Ну, как не выпить за знакомство (Олег). И как не поесть (Митя)… Салом Митя пренебрег, а вот огромный окорок и домашнюю колбаску съел с удовольствием, не забыв поделиться десятиной с Олегом. От пустой сумки семьи Митиных для Мити была одна дорога – в военкомат… На сборном пункте представители славных Погранвойск долго спорили между собой, пытаясь забрать огромного, розовощекого призывника к себе в часть. Убедил всех старший лейтенант Бочков, который прибыл в Краснодар из романтической Нахичевани. - Братцы! Он мой, его же полгода кормить не надо! А у нас проблема с провиантом: прапора–мамеды вчистую все прут. А через полгода после школы СС забирайте его к чертям собачьим. ПВ – это содружество! Новобранца Митю не разорвали на части, а отправили постигать азы военной науки в Нахичевань… Нахичеваньский период деятельности Дмитрия Дмитриевича Митина мне особо не известен, так как я был призван на полгода позже, а слушать рассказы служивых некогда было. Только сержант Чистяков при моем отбытии в Карелию уж очень просил передать привет Мити, которого туда же спровадили ранее. В Сортавальском пограничном отряде Митя «прижился»: получив на вооружение КШМку, он тут же «надыбал» ящик с НЗ и тут же опорожнил его, не забыв, по привычке, поделиться десятиной с водилой. Оставшимися после пиршества галетами Митя набил карманы шинели и радостно их поедал на протяжении трех дней. И надо же такому случиться, доедая последнюю галетку в ленинской комнате, Митя был застукан на месте осквернения святынь замполитом роты Соломко. Капитан Соломко был очень добрым человеком, но не терпел кощунства: а тут, глядя прямо в глаза портрета вечно живого, но бессловесного, ЛЕНИНА!!!!, какой-то младший сержант Митин (не Минин ведь, зараза) жует галету! Тихо подошел капитан к Мите, ласково положил ему свою огромную ладонь на плечо и, якобы бесстрастно, спросил: - Жуем? Митя не мог встать, как положено, посему сразу запутался и в мыслях, и в крошках. Но ответ держать надо. - Жуем, товарищ капитан! - Во как, вы себя на вы называете. Ну, ну. - Жую, товарищ капитан! - Жую, говоришь. А Владимир Ильич как же? Тут Митя совсем сбился с толку. Он и рад был бы поделиться с вождем галеткой, но КАААКК????!!, это же памятник, тьфу, портрет. Но ответ держать надо. - Владимир Ильич не жует… Трудно было сдержать кипяток негодования в замполитской душе, но умнейший капитан Соломко умел держать паузу. Молчание затягивалось, и перед глазами Мити стали мелькать все картины детства и юности, и он вдруг вспомнил недоставленный до назначения магарыч. «Вот я идиот, в жизни больше магарычи жрать не буду! Учился бы сейчас с красивыми девахами, а не сидел бы тут как … как… Эхх!!», - проносилось в голове у Мити. Пауза затягивалась. Митя решился… - Товарищ капитан, может, я пойду?? - Сейчас пойдешь. А откуда галета-то? - Из ящичка (когда Митя волновался, он непроизвольно переходил на уменьшительно-ласкательные). - Из какого? - В КШМмм- мочке нашел. - ……………..?!! Вот тут и понеслось. Капитан Соломко умел защищать честь вождя и неприкосновенность неприкосновенных запасов. Так началось «радостное» житие Мити в Сортавальском отряде… Через полгода я пожаловал в тот же отряд с большим приветом для Мити. Узнал, что он на две недели «сослан» в колонну связи, тянувшую кабель по темным карельским болотам. «Руливший» колонной прапорщик Мозгов вернулся в отряд явно не в духе. Кто его огорчил, выяснилось при первых же его шагах по казарме. - Товарищ капитан, (это он Соломко, исполнявшему в то время обязанности командира роты)!!!!! Вы мне этого расп…..я больше в нагрузку не давайте!!!! Забадал он. Вместо того, чтобы кабель тянуть, он каких-то поганых ягод обожрался!!! Еле откачали. Пока защитник Мити – командир роты связи Журавко был в отпуске, капитан Соломко расправился с нарушителем покоя Ильича и всех прочих нормальных людей, сослав его на комендатуру. В роте стало грустно: не хватало народу послеотбойных Митиных рассказов о розовощёких девахах, о магарычах, о бескрайних кубанских степях… Жил Митя на комендатуре хорошо. Подружился он с поваром Саней и научил его готовить котлеты по–правильному, а не по устаревшим, на взгляд Мити, нормам расхода продуктов. Котлеты получались вкусные, то есть Огромные. И масло не жалеть Санька научил, и сахара класть столько, «шоб ложка стояла, як поросячий …». Но лафа всегда заканчивается: проверили за полгода расход, ужаснулись и спровадили Санька в стройроту. Митя пытался взять всю вину на себя, чем очень досадил начальнику комендатуры - майору Звереву, который и до «перерасхода» недолюбливал Санька, так как его вологодская душа не могла принять «глумление» рядового ПВ - питерца, наизусть читавшего Есенина, Блока и еще невесть кого. А тут еще заступничек с «наркоманских краёв» появился… Зверев, кстати, на полном серьезе думал, что Митя – наркоман. «С Кубани – значится наркоша». Частенько он приглядывался и принюхивался к младшему сержанту, пытаясь выявить в его глазах, движениях и дыхании наркоту. Почти каждый день он заставлял мл. сержанта открывать кунг заржавевшей КШМ-ки, втайне надеясь, что из него посыпятся пакеты с героином – насмотрелся майор боевиков по финскому TV. Пакеты не сыпались, а Зверев от этого только зверел. Да и Мите такая жизнь опротивела: он хоть и был кубанским хлопцем, но даже травку в детстве не курил… Ранней весной сослали меня (слава Богу с КШМ-кой) в связи с усилением активности бывших белофиннов на Митину погранкомендатуру. Ехал я туда с добрым чувством – сейчас Митю повидаю!!!! Земляк как-никак!!! С порога спросил у дежурного: «Где Митя?» А в ответ грустное – в дурдоме. Ёпрст, - я чуть не упал. А дело было так. Пошел как-то вечером по воду Митя и уронил ведро в колодец. Нет бы крюк какой-нибудь приделать и достать это злосчастное ведро, так он, используя узость колодца, полез в него. При восхождении обратно Митя, естественно, матюкался. А тут, к несчастью, майор Зверев мимо проходил. Услышав звуки, раздающиеся из колодца, майор, не будучи трусом, заглянул в пасть бормочащему что-то невнятное колодца: а там собственной персоной младший сержант Митин… - Ты что тут делаешь? Резонный вопрос, однако, ничего не скажешь. - От вас прячусь, товарищ майор. - …. И опять уменьшительно–ласкательное прорвалось из доброй Митиной души. – С ведёрком. Майор бежал в комендатуру аки спринтер: рапорт намулевал за две минуты. «Будучи в нетрезвом состоянии, надышавшись паров бензина, который он выцедил из бензобака находящейся в нерабочем состоянии по его же вине командно-штабной машины Р–125–МТ2, младший сержант Митин пытался скрыться от меня в колодце комендатуры. До этого Митин также вел себя неадекватно. В вверенной ему технике мною, в присутствии прапорщика Загудаева, был обнаружен женский лифчик большого размера. Вместе с рядовым Комаровым допустил перерасход продуктов в количестве 50 кг. мяса, 150 кг. сахара, 35 кг. сливочного масла, 45 кг. маргарина. На Новый Год, обнюхавшись паров клея, предположительно «Момент», залез на вышку и оттуда орал блатные песни Высоцкого». Сей рапорт я видел сам… Прошел месяц… Я вернулся в родную роту, избежав на комендатуре встречи с майором Зверевым, который и меня бы упек в дурку, если бы узнал что я Митин земляк. Лежим после отбоя, мечтаем о дембеле. И тут раздался как всегда радостный Митин голос. !!!! Обалдеть, вернулся!!!Перед крепким солдатским сном стали все внимать Мите. «Дуркин» этап своей жизни Митя провел достойно. «Первый день было страшно, хлопцы. Привели, значит, в камеру, ну в палату. А там четверо здоровенных бугая-придурка. Один просит закурить. Я ему в лапы сунул пачку «Примы». А меня санитар как бахнет по башке: ты что делаешь, они ведь теперь друг друга поубивают из-за этой пачки!!! Надо было по сигаретке каждому и все… Драка, хлопцы, началась ночью, но не из-за сигарет, а из-за какой-то конфетки. Я первые два дня боялся в сортир ходить: сяду без штанов, а они меня, злыдни, задушат. А так ничего, я потом этим дуракам сказал, что с фронта в дурку попал, да и в форме ведь я был. Поверили. Так я ими командывал, хлопцы. Плац под моим наблюдение подметали. Санитары все просили меня про кубанских девах порассказывать. Вот у них служба, не позавидуешь. Трёкнутые они там все». - Митя, а тебе там что-нибудь кололи? - Да пытались. Только повезло, что не медсестра колола. А с медбратом я как с братом договорился. Сигарет ему дал и все. А медсестры там красивые, только трёкнутые тоже. Одна там в халатике ходит, а под ним….. Хлопцы, под ним ничего НЕТ!!! Радостно у нас всех на душе стало. Это не политинформация, это сам ДЕМБЕЛЬ устами Мити глаголет. Митя еще раз побывал в госпитале. После дурки его часто стали напрягать по разным службам и работам, чего он не любил категорически. Да и Ленин в честь него названной комнате, где мы проводили время за шахматами, Митю как–то напрягал. Митя играет, играет, балагурит. А потом вдруг вздрогнет и посмотрит как-то испугано на Ильича. Аж жалко Митю было. Митя исчез… В госпитале - то ли с желтухой, то ли с тифом, - говорили. Абалдеть! Откуда тиф в Карелии. Через две недели мы встречали Митю в … шуруповской форме. Поржали, само собой. А после отбоя прослушали очередную историю. «Хлопцы, взял тайком я курицу в столовке, ну и тащу ее свеженькую на Эстраду. Думаю, сейчас картофан сделаем, курку поджарим. А тут мне навстречу капитан Черненький (был такой зверь – командир автороты). Стоять! Руки вверх!, - орет. Короче, обнаружил он курочку. Где взял?!!, - орет. В чепке, - отвечаю. Не поверил. Сказал, чтобы я Соломко доложил. Я тут же в санчасть, кричу живот болит, все внутри горит, ср.. дальше, чем вижу!!! А там медбрат Паша приговор ставит, - кал сдать надо. Ну, я анализ выдавил из себя, да и водой с под крана разбавил. Разболтал. Он, как увидел енту жидкость, орёт - в госпиталь!!! Меня туда и свезли. Первый день, сволочи, не трогали, а у меня на нервах на самом деле живот стал крутить. И вправду ср.. дальше, чем вижу. Вот, думаю, досимулировался. Хлопцы, эти сволочи шуруповские на второй день сказали, что мне надо внутренности посмотреть. Ну, я согласился. Захожу, а там в кабинете какая-то труба с лампочкой. Думаю – проглочу, не подавлюсь. А они мне – спускай штаны и становись… Да хватит вам ржать, как оглашённые!!! Кирюха, сейчас в глаз дам за ****…са!!!! Они её, трубу то есть, намазали чем-то типа вазелина…. Кирюха, ты с армии прийдешь, я тебе на глазах всего твоего хутора эту трубу вставлю…. Дайте дорассказать, сволочи!!! И вот они мне, деду Погранвойск, вставили её - ёёё!!!! Блин, так больно. Что-то там смотрели внимательно, а потом чую, что собираются вынимать. А мне как подперло.. Ору, - нет, погодьте, оставьте, как есть, а то я тут все изгажу!!!». На наш дикий смех приперся уже старший прапорщик Мозгов и не дал дослушать историю госпитализации Митина. Наутро он дорассказал. О том, что его симуляцию обнаружили и заставили оттарахтеть в госпитале на кухне две недели с условием, что не сообщат о таком порочащем честь советского солдата поступке в погранотряд. За советского солдата они, по словам Мити, «ответили». Но форму его, телки недоделанные, слямзили… Дмитрий Митин дембельнулся… А через два месяца на имя его сынка и земляка Кирюхи пришла посылка с окороком, домашней колбасой и салом… Окорок и колбаса испортились, а вот сало мы навернули и долго по–доброму смеялись, вспоминая Митины приключения. К сожалению, крышку от посылки куда-то задевали, и я до сих пор не знаю адреса моего земляка – «Дмитрия Дмитриевича Митина» (почти Минина), хотя часто его вспоминаю. И пусть отныне его магарычи доходят до адресата!
Эх, взю жизнь мечтал заиметь дома "Айву", но сейчас видать устарели окончательно