гудым

УНЫЛЫЕ БУДНИ Тралмастер второй вахты, Семён Чепинога, уроженец села Бурлачья Балка Одесской области, выпускник Белгород-Днестровского техникума, вдруг вспомнил, что он так и не расписался у старпома в журнале «хлорпикриновой обработки трюма». Он подошёл ко мне и уточнил: - Чем ты сетевой трюм обрабатывал? - Хлорпикрином. Запиши, а то опять забудешь. - Не забуду, я сейчас пойду и распишусь… А ты знаешь, капитан вчера снова вокруг этого трюма с компасом ходил. - Правильно. Это он вычисляет магнитную зону распространения пикрина. Интересно, где я так врать научился? Но иногда мне и самому нравится. Семён заглатывал наживку: - Да? - А таки да… Иди распишись. А то всю вахту премии лишат. От страха за премию, ноги Семёна понесли его в нужном направлении. Правда, через пятнадцать минут эти же самые ноги принесли его назад. Лицо Семёна было покрыто красными пятнами, и он ещё долго со мной не разговаривал. Жаль! Мне так не хватало этого умного собеседника! На траулере есть немало уютных мест, где можно спрятаться наедине со своими сочинениями на тему «а жизнь идёт стороной». Под левой шлюпкой борт надстройки плавной дугой выступает не более, чем на метр, в сторону кормы. В том уголочке есть пожарный ящик с песком. На нём очень удобно сидеть. Тут никто тебя не видит, и не дует. Правда, никакого леерного ограждения нет, и надо быть осторожным, чтобы разметавшись, не выпорхнуть из этого гнезда за борт. И вот, я, свободный от вахты, сижу на этом ящичке и тяну через дырочку в баночке вкуснейшую сгущёнку. Вдруг ко мне подсаживается Люба: - Дай соснуть! От подобной просьбы я напрягся. Банка со сгущёнкой прилипла к напомаженным губам буфетчицы. Что Люба хочет от меня? И где её беременность, о которой говорил Кретинин? Люба оторвалась от банки и вернула её мне. Теперь на моей дырочке было огромное пятно губной помады. Самое странное, что я хотел коснуться этого пятна своими губами! Это меня разозлило, и я задал тот вопрос, после которого Люба должна была оставить меня в покое: - А что с твоей беременностью? Люба поглядела на меня так же, как и на банку со сгущёнкой: - Какой беременностью? Кто тебе такую ерунду сказал. Я растерялся и выдал своего информатора. Люба усмехнулась: - Понятно. Это когда он тебе в Пальмасе про бражку рассказывал? А он свечку держал? - Да, брось ты про свечки. О твоих приключениях и так все знают. Люба прижала меня к узкому фальшборту, и мне показалось, что я сейчас действительно вывалюсь за борт. Она горячо зашептала мне в ухо: - Глупенький! А ты не верь никому. Врут они всё! А хочешь, я от тебя буду беременной? Я боялся пошевелиться, и мне уже было безразлично, кто тут врёт, а кто – нет. Тема беременности вообще никакого отклика в душе не нашла! Люба ещё что-то шептала, а свою руку она положила мне знаете, на куда? Я не скажу на куда, но моя правая нога уже нащупала ватервейс - это последний рубеж моей обороны. Выручил Тулип. К нам он поднялся с траловой палубы. Сначала показалась его голова, украшенная лохматыми рыжими волосами и такой же лохматой рыжей бородищей. Следом потянулось его тело, украшенное пёстрой рубашкой и широченными штанами. Люба первая заметила его и встала. Я, получив свободу, быстро передвинулся на середину ящика. Тралмастер расставил свои огромные руки-лопаты и заголосил: - Люба! Ты когда за меня замуж пойдёшь? Думай скорее, пока я не передумал! Люба пошла прочь, но не забыла хмыкнуть: - Тулип, ты себя в зеркале видел? - А ты, красавица? Мы с тобой отличная пара. Любу я уже не видел, но её звонкий голосок не унимался: - И на кого наши дети будут похожи? Тулип махнул рукой и буркнул: - На старпома… Я его успокоил: - Старпома давно нет. Уволен! Увидев мою банку со сгущёнкой Тулип позабыл про Любу: - О! Дай пару глоточков… Он присосался к дырочке перепачканной губной помадой и так втянул содержимое, что, как мне показалось, баночка сейчас расплющится. И она таки расплющилась, но чуть позже. Освободив банку от сладости, Тулип сначала сдавил её с боков, а затем двумя ладонями превратил в блин. Полюбовавшись своей работой, он зашвырнул жестянку далеко в океан. Я поглядел на его счастливое лицо: - У тебя губы в помаде. - Да? Очень хорошо! Пойду, поброжу по пароходу, пусть все думают, что и моя очередь пришла. И он побродил! И хорошо побродил, потому что вечером Алуся рассказала мне очередные страсти-мордасти: - Люба теперь с Тулипом! - Откуда ты знаешь? - Он сегодня был весь в Любиной помаде! Малиновая такая, я её хорошо знаю! Подумала и добавила: - А на шее у него засос… - Тоже Любин? - А чей же ещё? – искренне удивилась Алуся. В связи с поломкой кинопроектора, Алуся крутила своё кино. Неважно то, что, так называемый, засос - это пятно от ваерной смазки. Сюжет был закручен. Тулип уже ловил на себе завистливые взгляды неудачников, а при виде Любы, насколько это было возможно, томно вздыхал: - Я живу ожиданием новой встречи… - Живи. – безразлично говорила буфетчица и шла дальше. Тулип продолжал заботливо подливать маслица в огонь. Если, к примеру, старпом, уволенный без права доступа к телу, по спикеру отдавал команду на лебёдку: - "Тулип, потрави пятьдесят…"- то в ответ он слышал намёк Тулипа на молочное родство: - Понял, братец, травлю пятьдесят! Сама Люба не совсем понимала игры этого чудовища. То, что они любовники, она узнала последней. И угадайте, кто ей про это рассказал? Конечно, Алуся! Отпираться, понятное дело, было бесполезно. И Люба дрогнула! В апреле был день рождения капитана, и после скромного торжества она сама пришла в каюту тралмастера. Амурчики своими стрелами легко пронзили толстую шкуру Тулипа – Люба заслужила честь находится под траловой лебёдкой! И когда в очередной раз по спикеру пошла команда старпома: - "Тулип, потрави пятьдесят…" - то в ответ на мосту услышали задорный голосок неунывающей комсомолки: - Понятно! Тулип травит пятьдесят… Да, жизнь катится стороной, но иногда удаётся запрыгнуть на подножку её пыльной брички и урвать несколько положенных тебе приятных мгновений. Прыгать надо уметь! По причине новой любовной страсти, Люба стала отлынивать от обязанностей редактора стенной газеты. Рассказывать о наших неимоверных трудовых буднях мне приходилось самому. Хорошо, что помогал Николай Кретинин. Он набрасывал контур нужного рисунка, а я раскрашивал его и выдумывал текст. И вот, сидим, творим красоту к майским праздникам. Николай сопел, сопел, а потом тихонечко и говорит: - Из управы телеграмма по особому каналу пришла. Помполита просили срочно дать на тебя характеристику. Только ты меня не спали. Спрашивается, зачем это вдруг понадобилось? Я понимаю, в конце рейса пишут характеристики. А тут, на тебе – в середине и, причём, срочно! Николай, правда, тут же успокоил: - Характеристику передали уже. Её я видел, там - хоть в Кремль устраивайся. В Кремль я не хочу, и, понятно, что награждать меня орденом «славы и немыслимого почёта» тоже никто не собирается. Вот и думай, что хочешь. Тралы пустыми не бывали! Всё работало, и паки горохом сыпались в наши трюма. Читать было некогда! Я приспособился работать на два плеча. Привычка многих трюмных таскать паки на одном правом плече аукается проблемами с позвоночником. Ещё очень хороший способ облегчить себе жизнь - это научиться метать паки с максимально дальнего расстояния. Это мне тоже удалось. Вскоре мы пошли под базу на выгрузку. С другого её борта был ошвартован знакомый нам болгарский траулер «Пингвин». Братушкам, которые были на борту базы, я сообщил, что их пёс Живко-Паштет был у нас. Они потребовали вернуть его и очень огорчились, когда узнали, что пёс погиб… Нам тоже жаль. Напоследок я просил передать спасибо их боцману за бидончик с замечательной краской. Почта была в обычном объёме. Письма от родных с призывами стремиться к светочу знаний. Я их пробежал по диагонали. Мой Дед нашёл подходящее для меня учебное заведение. В Ейске есть рыбопромышленный техникум, где директором был Олег Иванович Мамченко. С ним Мой Дед брал Будапешт, поэтому в этот техникум я войду без боя. Чепинога заканчивал подобное заведение. Интересно, а у него кто с кем и где воевал? Впрочем, скорее всего, его мама таскала туда вёдра с огурцами со своего огорода. Было ещё одно письмо - от Бениной бабушки. Разрывая конверт, я уже знал, что с Беней что-то случилось. Первые строки подтвердили мои опасения: - Мой золотой котик! – слышался голос бабы Муси. – А Беничка сел… Далее катились строки, смысл которых я понимал с трудом. Оказывается, Беня не просто сел, а сел по 58-ой статье, пункт 10… Антисоветская пропаганда плюс измена Родине. Подождите, у нас 1937-ой? Оказывается, нет. Бабушка подробно рассказала, что произошло. Всё было от скуки! На Греческой, возле седьмого двора, собралась компания. Конечно, появилось несколько бутылок портвейна. Веселее не становилось, и тогда наш общий приятель Александр Герасименко, который был старше нас лет на восемь, предложил устроить демонстрацию «за вильну Украину». Откуда-то появилось жёлто-голубое знамя, и они, выкрикивая лозунги националистов, пошли в сторону площади Мартыновского. К ним присоединялись люди, и стало веселее. Совсем весело стало на Мартыновского, где их уже ожидал наряд милиции. У Герасименко в руках была недопитая бутылка портвейна, у Бени… флаг СС «Галичина». Дело в том, что флаг времён УНР они неправильно прибили к палке. Голубая полоса обозначает, как они думали, не море, а небо. Следователь Константин Альбертович быстро раскрыл заговор, который потянул на пять лет. Правда, дали три, но и это «за что»? Вот так и повеселились. Просить Моего Деда вмешаться в этот бред я никак не мог. Да и поздно уже кого-либо просить. Теперь понятно, кому понадобилась моя характеристика. Конечно, перемыли всех Бениных друзей. И на тебе! Нити заговора потянулись за границу! Сейчас всё всплывёт, вплоть до браги. Ещё и таинственный горшок Гержбаха вспомнят. Моё воображение рисовало картинки моего ареста. Я уже видел, как к борту «Сапуна» подскакивает юркий катерок без опознавательных знаков. Как на палубе появляются серьёзные люди, и как при всех заламывают мне руки. Но на горизонте, кроме старого «тропика» под названием «Стрелец», никого не было. Помполит Варочкин тоже молчит и общается со мной, как обычно. На майские праздники он зачитал страничку из книги Моего Деда там, где речь была о его отце. Капитан выставил несколько бутылок виски, которые Миша-завпрод честно поделил между матросами и мотористами. Каждому досталось ровно по тридцать семь грамм! А нам, главное - начать. Чем продолжить – мы найдём. Жизнь гнала своих океанских коней! Мы бежали следом и глотали морскую пыль. Говорят, она полезная… .

https://www.youtube.com/watch?v=Oi5DS4wSBEc&feature=player_embedded НОВАЯ ЖИЗНЬ Я проснулся первым. Тяжёлый шторм окончательно потерял надежду испугать нас до смертельного состояния! Конечно, ещё мы черпали носом воду. Она пока ещё шумела стальной палубой бака, но всё это напоминало бессильную злобу. Богатырский храп моих друзей, тоже переродился в тихое посапывание. Словно три пьяных папы Карло, мы валялись под столярным верстаком. При свете тусклой лампочки я с интересом разглядывал полочки над верстаком. Спасибо тем немцам, которые сделали наш траулер. Кругом чувствовался немецкий порядок! Стамесочки, долотца и различные рубанки, вплоть до огромного фуганка - всё было строго на своих местах, и всё это сохранилось благодаря боцману Валере Янину. Чуть дальше висели различные сверлилки и долбилки. Даже в этом отношении наша автономия была полная! Динамик селектора опять ожил: - Команде обедать… Чопык сел и стал тереть свои уши ладонями. Он всегда так делал, когда ему надо было либо срочно протрезветь, либо проснуться. Боцман тоже зашевелился. Что ни говори, а голод выманит из любой уютной берлоги. Мы навели порядок в нашем штабчике и с узелаками мокрой одежды ловко перебежали через бак в коридор надстройки. С заколоченным иллюминатором наш траулер напоминал одноглазого пирата. Носа - нет, глаза – нет. Что бы ещё отломать? На пути в каюту есть очень уютный туалетик-гальюн. Вся прелесть его заключалась в настоящем белом унитазе с настоящей сидушечкой. На нашей нижней палубе такие устройства по облегчению организма выглядели куда более проще – два чугунных отлива в виде стопы великана и таинственная дырочка, в которой угрожающе шевелилась вода! В шторм в любой момент это незатейливое устройство легко превращалось в биде. Немцы и тут сообразили. Гальюны они делали там, где размах килевой качки минимальный - ближе к миделю. Наши корабелы, по традиции, заложенной на заре парусного флота, делали эти дырочки в носу. Те, кто ходил на БМРТ николаевской постройки, очень хорошо понимают, о чём я. В то милое и желанное помещение я заскочил первым. За мною вломился боцман. Я, уже стоя в боевом положении, удивился такому соседству: - Валера! Тут только один унитазик. Подождать за дверью – корона отвалится. Его ответ поставил под вопрос всю личную гигиену: - А умывальник?... Вы думаете, его приспичило умываться? И всё это он называл «старой морской привычкой». Надо и себе такую привычку заиметь. Осталось только состариться! В столовой, куда мы, наконец-то, попали, было малолюдно. Как выяснилось, укачалось больше половины экипажа. На столах были расстелены мокрые простыни. Даже в глубокую «мухтарку» налить драгоценный Алусин борщик было проблематично. Чопык, не долго думая, бульон налил в кружку, а гущу насыпал в миску. Отлично! Я тоже так хочу. На камбузе стонет бледная Алуся: - Масло разлилось! Я умничаю: - Что Алуся, Аннушка разлила масло? - Причём тут Гавриловна? – удивилась наша кормилица. – С полочки кувыркнулось, даже ограждение не помогло. - Алуся, Аннушка, это из Мастера и Маргариты. Алуся опять не поняла: - Какого мастера? - Кандыбея, ёлки-палки. Возьми в библиотеке Булгакова и почитай. Алуся всё поняла и обиделась: - Умный, да? Вот постой тут у плиты и Булгакова с собой прихвати. Я погляжу, где вы оба через час будете… Действительно, нашёл время, когда шутить. Я представляю, какой бардак сейчас у меня в трюме. А разгребать мне и напарнику Олегу. Ни один Булгаков не поможет. Толяшик уже возится возле убитого кинопроектора. «Украина» не подавала признаков жизни, но Толяшик - хороший реаниматор. После обеда никто расходиться не хотел. Чопык вдруг вспомнил про наших соседей по каюте. Всё это время они лежали влёжку без воды и еды. Володя расстегнул рубашку, вытянул подол когда-то бывшей изумительно чистой майки и накидал туда сухарей: - Пойду кормить несчастных … Как-то надо было себя развлекать, и Аполлон Семёнович достал карты. Когда-то он работал в ялтинском цирке, но был изгнан за бесконечные загулы и прогулы. Бедные тигры, те вообще не знали, куда деться, если Аполлон был, мягко говоря, не трезв. Пожарному тоже доставалось. Когда неутомимый укротитель огня уснул в своём любимом кресле, Аполлон вложил в его руки брандспойт, а под кресло бросил дымовую шашку. Как только несчастный очнулся и закричал: - Горим!.. Аполлон открыл гидрант… Это была его последняя гадость своему родному коллективу. Попав в моря, он забыл свои дурные привычки, потому что тральцы это, простите, не клоуны и не акробаты. Карты летали в руках Аполлона! Мне казалось, что они были живыми. Ещё немного, и они буду маршировать строем. Далее были фокусы! Я никогда не знал, что с простыми картами можно вытворять такие чудеса! Мы не заметили, как в столовой появились помполит и капитан. Они молча наблюдали представление, затем Геннадий Андреевич решил, в прямом смысле слова, подлить масла в огонь: - Аполлон, я знаю, что в цирке ты был «повелителем огня». А нам можешь показать этот фокус? - Сгорим, нахрен! – это уже боцман Аполлон успокоил его: - Я использую «холодный огонь». Но для этого нужен спирт.. При слове спирт все напряглись, но доктору очень хотелось поглядеть, что такое «холодный огонь». - Я принесу 50 грамм! Хватит? - Конечно! – заверил его Аполлон. – Но выдувать огонь я буду на вас. Отличный номер! Капитан напомнил факиру: - Доктор у нас один. Доктор, не думая о последствиях, уже поспешил за спиртом. - Ну вас к чёрту… - опять пробухтел боцман и приготовил огнетушитель. Капитан понимал, что баловаться огнём - это очень нехорошо, но после такого ужасного шторма, который ещё не утих, ему хотелось поддержать экипаж. К тому же, он доверял мастерству факира и знал, что именно этот факир не позволит просто так сгореть спирту. Сам «повелитель огня», под предлогом того, что «нужен кое-какой реквизит», юркнул на минуту на камбуз. И вот, все замерли в ожидании! Доктор, как и договаривались, бесстрашно встал напротив факира. Факир набрал в рот спирт, чиркнул зажигалкой…. Я забарабанил по столу и…. На глазах у всех зажигалка мгновенно превратилась в небольшой солёный огурчик, который мигом проглотил наш факир! Первым очнулся доктор: - Шарлатан! Кто-то призывал к более активным действиям: - Алуся! Принеси помидоры!... Но зал уже взорвался аплодисментами. Пожалуй, впервые мы все увидели, как смеётся наш капитан. Он смеялся до слёз! Уверяю вас, это верный признак того, что все наши большие беды уже позади. Океан успокаивался. Я и добровольцы наводили порядок в трюме. Уже не считали, где и чья вахта, кто и что обязан делать. Боцман поставил новое стекло. Оказывается, , волной оторвало от фальшборта стальной ящик с огнетушителем и швырнуло в наш иллюминатор. Достаточно было хорошей трещины, чтобы другие волны добили его. Наконец то, мы развернулись по волне! Это значит, будем ставить трал. Он тоже истосковался по настоящей работе! Но только лишь тральцы присели перекурить после его постановки, как из динамика оглушило: - Тулип! Вира трал на борт!.. Что случилось, гадать было некогда, но такая срочность настораживала. Лебёдка взвыла, и по треску шкентелей на турачках мы поняли, что трал не пустой! Буквально несколько минут и пятнадцать тонн залога нашей безбедной жизни - у нас на палубе! И кто против такого? А что же наша Алуся? То, что она укачалась, но продолжала стоять вахту, вы знаете. Причём, из всех опытных морячек на ногах устояла она одна. Но где же тот принц, который должен был прискакать на белом коне и осыпать нашу Золушку счастьем? Принц явился без коня, но в образе слесаря Шурика Догудовского! Уж лучше бы вообще никакого не было. Если я смог спасти её от Тулипа, то тут я уже ничего сделать не мог. Догудовский - красавец, конечно, и всё при нём, и всё в штанах. Но кто кого искал - Алуся мужа или Догудовский жену?? Если женщина полюбила козла, то спасти её может только другой козёл. У нас больше козлов не было. К тому же, Догудовский не просто козёл, а козёл с одесского «Привоза». И вот уж, как свободная минута, Алуся уже в каюте красавца поёт сладким голосом соседу его, Толику-токарю: -Толяшик, а не мог бы ты пойти погулять чуток. Мне с Шуриком очень самолично поговорить хочется…. Толяшик идёт к соседям и пульку там расписывает, а хитроумный Шурик на койке Толяшика оргазм с Алусей добывают. Койка узкая - то невеста коленками по переборке стучит, то козёл по этой же перегородочке взопревшим боком елозит. Ещё же и звуки страсти издают. У соседей слышно всё... Толяшик с друзьями карты кидают да друга подбадривает: -Шура, давай! Не подведи!... и за нас не забудь.... Алуся ему из-за стеночки этой: -Дурак ты, Анатолий! У нас любовь, вот тебе и завидно... И опять коленками по переборке - стук-стук.. И опять козлу своему: -Ой, Шурочка! Ой, любимый мой... О-о-о-о-о-й!!.. Толяшик им кольца обручальные из латуни выточил. Шурик, тот не носит, Шурик хитрый. Зато Алуся такой штучке не нарадуется! Оно тускнеет, но счастлива невеста его о фартук на животике потрёт, и оно опять - словно золотое. Как говорит Чопык - живьём бы закопал ... Я, при случае, конечно, высказал Алусе, что в Одессе таких пончиков, как она, больше, чем мочи в прибрежной зоне Ланжерона. Мол, суженный твой, Алуся, ждёт тебя не тут, а в Виннице на заводе «Молотом по пальцам». Всё сказал… Но то, что она мне ответила, даже и говорить вам не буду. Сами догадаетесь. ..

ПОБЕГ от Уа-Хо «Сапун-Гора», под углом разрезая волны левым бортом, устремился на юго-запад. Для чего, чтобы спуститься южнее, потребовалось делать такую дугу, для многих осталось загадкой. Но Вова Чопык, штурман галицкого села и потомок Колумба, разгадал эту тайну: - По ортодромии идём! На самом деле всё было проще - мы бежали от Уа-Хо… За всей этой суетой я совсем забыл рассказать вам о мести матроса-убойщика Му-Мукина! Снимочки, которые мы когда-то нащёлкали на его «Зенит», наконец-то, всплыли. Ничего лучшего, чем прилепить обнажённую натуру Вовы Чопыка напротив трёх женских кают, Му-Мукин не придумал. Но и у нас было, чем ответить этому недокормленному Чемберлену. Поэтому, рядом появилось то самое фото, сделанное на причале Поальмаса, на котором Чопык нежно целует своего друга в макушку. Мол, рад бы, девки, до вас добраться, но сердце занято другим! Неделю только об этом и говорили. Особенно радовался Аполлон Семёнович, остроумие которого всегда требовало новой жертвы. В столовой, где зрителей всегда хватало, он разыгрывал свой спектакль: - Ласковый мой, передай, пожалуйста, со-о-у-ль… Ах, какие у тебя упругие но-о-ги! … Противный шалу-ун! Мне тебя так не хватает в траловой команде… Противному шалуну опять, хоть, топись, но вода уже холоднее. Всё это докатилось до первого помощника, и он сразу сообразил, чьи это проделки. В то время, когда я рисовал очередную стенгазету на тему: «Труженик моря – кирпич дворца социализма!», Геннадий Андреевич принялся распекать мня за историю с Мукиным: - Ты понимаешь, что советскому моряку даже шутить на эти темы не пристало! Любая шутка, выходя за рамки своих границ, превращается в реальный факт. Уже ночью в эфире и то эту тему обсуждают! Ну, за это спасибо Сан Санычу – вторые помощники любят по ночам в эфире дурака валять. Без сомнения, он ещё и от себя добавил, но лёгкое чувство вины перед Геннадием Андреевичем у меня шевельнулось. Покраснеть, конечно, никак не получилось, и я пообещал, что «больше не буду». Тем временем, мы выбили морозильные аппараты. Девять тонн «скумбрии мороженой» сначала упали на мои плечи, а затем легли ровными рядами в трюм. Укладывал я с особой тщательностью, потому что океан начинал дышать глубже и всё чаще, разбитый нос «Сапуна» зарывался в тяжёлые волны. Ночью началось! Мы все проснулись от резкого крена на правый борт. Всё, что могло упасть, упало. Грохот прокатился по коридорам. Тем временем траулер продолжал крениться, и на мгновение мне показалось, что пора потихоньку выдвигаться к шлюпкам. Находясь в койке, я держался руками и ногами, которые уже были гораздо выше головы. На нижней койке застонал Чопык – все мы замерли в одинаковой позе! Журнал «Огонёк» лежавший на столе, не просто слетел, а вылетел на середину каюты. Наконец, крен прекратился, и всё пошло в обратном порядке. Теперь мы в своих коечках становились на ноги. Есть простое морское правило: если тебя застал сильный ураган, то забудь, куда шёл – просто иди против волны. «Сапун» стал медленно поворачивать свой нос к ветру. Бортовую качку сменила килевая. По селектору объявили: «Задраить иллюминаторы на броняшку!...». Ого, как серьёзно, но приказ был выполнен. Однако, нос зарывался настолько глубоко в воду, что вода фонтанчиками пробивалась из-под уплотнения стальной крышки, закрученной на три задрайки. Единственный плюс подводного положения - это то, что наступала тишина. Затем - «прыжок кита», и всё начиналось сначала. Не иначе, как Уа-Хо решил отомстить! Почти все членчики экипажа притихли в своих койках-саркофагах. В ожидании окончания всего этого безобразия я принял позу распятого Андрея первозванного. В коридоре прогрохотали сапоги, и Валера Янин осторожно прокрался в нашу каюту: - Эй! - потряс он меня в темноте - В столовой выбило иллюминатор. Нужны два добровольца. Пойдёшь? Уж лучше погибнуть, совершив подвиг, закрыв пробоину своим телом. Конечно, пойду. Чопык тоже так думал. По пути заглянул в трюм. Там уже бардак! Десяток паков, слетев со своих мест, порвались, и теперь брикеты с мороженой рыбой гонялись друг за другом. Передвигаться в такой шторм по коридору - тоже занятие не для новичков. Тебя то подбрасывает, и вот-вот ты воспаришь, словно космонавт, то давит так, что колени подгибаются. Задача простая! Пробраться на пеленгаторную – там запас досок. Затем выбрать, перетащить эту доску в столовую и смастерить щит для того, чтобы залепить неожиданную пробоину. От «штормовок» отказались сразу - у тральцов позаимствовали жилеты. Они удобнее и, как пояснил боцман: - Если смоет, то спасать - никто не спасёт, но молитву прочесть успеешь. Я подумал о том, что не знаю ни одной молитвы. Но и тут Янин успокоил: - Вспомнишь! Кто в моря не ходил, тот и в Бога не верит… Уверяю вас - то, что мы увидели с высоты пеленгаторной палубы, художник Айвазовский никогда даже, представить не мог. Картина называется «Ночная дорога в ад. Холст, свинец, ртуть, ужас»… Мы просто парили в каком-то месиве. Через заваленный носовой фальшборт волны без стеснения врывались на палубу бака. Страшно не было - было безразлично. Даже здесь, на пеленгаторной, накрывало не брызгами, а именно водой. Дышалось и то водой, поэтому жабры не помешали бы. Рёв стоял такой, что кричи, не кричи – никто не услышит. Что нам делать, Янин объяснял знаками. Полностью раскрывать брезент, под которым таились доски, нельзя - его сразу унесёт. Поэтому, мы потихонечку ослабили шкертики и вытащили первую попавшеюся доску. Словно три муравьишки, мы вцепились в неё и потащили вниз. И тут нас опять резко положило на борт! Возможно, мы попали в брочинг, и нас поставило лагом к волне. Все замерли, ожидая того, что будет дальше. Конечно, с доской у нас хватит времени прочесть не одну, а три молитвы. Впрочем, какая тут вера в Бога? Тут нужна вера в наш траулер и нашего капитана. И всё! Больше никто тебе не поможет! «Сапун» медленно, но смог вновь вырулить на волну. Иногда машина жалобно завывала. Это корма вылетала из воды, и винт превращался в пропеллер. А, если он возьмёт да и совсем улетит, что нам тогда делать? В столовой, куда мы не сразу, но добрались, вовсю гуляла вода. Она струёй врывалась через разбитый большой прямоугольный иллюминатор. Хорошо, что немцы отлично продумали систему шпигатов. Кинопроектор «Украина», который находился напротив в специальном шкафу, был уничтожен. Его, словно, побили кувалдой. Дверцы самого шкафа, словно плотики с «Титаника», плавали под столами. Как жаль! Я так хотел посмотреть кино про Чапаева и Петьку! Теперь надо было пробраться в форпик за инструментом. Для этого боцман натянул «канатную дорогу», что сделать было очень сложно! Дважды мне казалось, что его уже смыло. Сам я в это время стоял за надёжной стальной дверью, наблюдая через её иллюминатор за боцманским героизмом. Выждав удобный момент, он лихо открыл форпик и юркнул туда. Обратно боцман вернулся с ножовкой и плотницким ящичком. Всю остальную работу ловко и быстро сделал Чолпык. - У нас в селе все плотники! – с гордостью пояснил он. По краям такого ставня из старого одеяла было сделано уплотнение. Через специально пропиленные Чопыком отверстия мы продёрнули крепкие капроновые концы, и дело осталось за малым: кому-то надо было выйти на бак и придержать этот щит до тех пор, пока его не закрепят изнутри. Боцман со щитом, словно древний воин, вновь переступил комингс двери надстройки, Чопык быстро захлопнул за ним стальную дверь, оставив рыцаря один на один со стихией. Нам было проще! За крепления иллюминатора мы закрепили нашу конструкцию, и дело было сделано. К нам вернулся Янин, и мы перевели дух! Все мы были промокшие до нитки. Повторяю, в столовой было по щиколотку воды. Теперь она убывала. - Всё отлично! – проверяя крепления, сказал боцман – Теперь надо доложить на мост, что столовая для приёма голодающих готова. Вы подождите здесь, а потом опять проскочим в форпик. - Зачем? – удивился Чопык. Как можно строже, я указал ему на его место: - Товарищ матрос, если твой боцман говорит, что надо проскочить в форпик, значит, молча скачи или иди спать. Но второй вариант более унылый, чем первый! Чопык всё понял и выбрал вариант с форпиком. В конце концов, там можно было переодеться в сухое, правда, как вернуться обратно и остаться сухим, это было пока неизвестно. Вернувшись с моста, Валера распределил роли: - Чоп, как только поднимаемся на волну, ты открываешь дверь и держишь её. Мы бежим к форпику, ты – дверью хлоп, закрываешь две её здрайки и бегом к нам. Всё надо успеть до тех пор, пока мы снова не провалились. Готовы? Я понимал, что всё это ради одной-двух кружек бражки! Правда, бражка на горелых корочках! Нас, конечно, накрыло волной, зато, мы очутились в уютном форпике! Как ни странно, но тут было гораздо тише, чем в каюте. Переодевшись в сухое, мы дважды провозгласили тост: «За Родину»! Пожалев, что курить тут нельзя, накидали все, что нашли мягкого на пол. Мешки со стружкой уложили под приятно-ватные, головы накрылись огромным куском брезента, и через минуту богатырский храп заглушил рёв бури… Нептун понял, что трепать нас бесполезно. К тому же, не дай Бог, нас утопить, и мы подсадим на бражку всю его свиту. Он стал отводить войска, и к рассвету буря превратилась в обыкновенный шторм. «Сапун-Гора» лёг на нужный нам курс! Часа через два наш сон прервал динамик селектора: «Команде завтракать…». Боцман зашевелился: - Пойдём? - Не-а… - Тогда ещё по кружечке и спим до обеда. Если что случится, на мосту знают, где мы… Вы были бы против? Я лично, нет … .

ПЛАН Задорным стуком в дверь каюты Лосберга я помешал её хозяину бриться! Мне кажется, что он делает это дважды в день. Не отрываясь от своего древнего ритуала, пенобородый безразлично спросил: - И что? - Есть разговор. - О Солянике? - И кто такой Соляник? - Соображаешь, - усмехнулся Леонид Генрихович. На столик царицей океанской нивы вышла бутылка водки, и пахнуло солёной меч-рыбой! Лосберг, быстро закончив обряд, проглотил слюну, выставил рядом два пластмассовых пальмасовских стаканчика и пепельницу. Затем оставил меня одного: - Я за хлебом… Моё место - место гостя на диванчике, и я огляделся. Всё очень чисто! В моей, например, каюте вечный бардак. Страпом регулярно обходит низы и выставляет отметки за состояние наших келий. Особо старательные неряхи могут заработать «приз поросёнка». Что это такое - никто не знает, но угроза его получения расслабиться не даёт. Напарник Генриховича на вахте, и нам никто не помешает. Вскоре вернулся хозяин. Мы налили по первой, выпили, и я начал речь: - Леонид Генрихович, что Вы слышали про злой дух Уа-Хо?... Генрихович задумался, поглядел на меня, но не как на ненормального. Именно это мне было и нужно. Все моряки весьма суеверны. Даже у капитанов есть своё суеверие. Но они привыкли к точным расчётам и таблицам звёздного неба. Они строго держат себя в рамках обычного разума. Простому матросу проще – он всё может объяснить без ненужных ему математических формул. Я рассказал всё, что знал и о чём догадывался. Трюмовичка, конечно, замолчал. Генрихович сам вспомнил о подобном: - Я знаю, что шишки водятся. У нас в машинном отделении был – копия стармеха. Его многие видели и звали его Дедом. Это из разряда домовых, и худа они не сделают. Духи – это уже другая материя… - Генрихович, я хотел бы, чтобы Вы прошли со мной к капитану. - Зачем? Вдвоём будем ему про шишков рассказывать? Паши-борода ему мало? - Рассказывать буду я. А Вы.. Вы сыграете роль свадебного генерала. Генрихович задумался, но думал он ровно столько, сколько наполнялись стаканы: - Хорошо! Действительно, явись к нему ты один, он и разговаривать не будет… А водкой и меч-рыбой его не напугаешь. Что говорить капитану, пока никто не знает. Но я чувствую, что Лосберг подкинет мне идею, и я не ошибся. Генрихович вдруг подошёл к своему рундучку, порылся в нём и положил на стол фотографию. Качество плохое, но видно, что несколько туземцев барабанят на там-тамах. Обычно, дело в африканском порту. - Это Мапуту, 1976-ой. – пояснил Лосберг. – Как ты говоришь, духа зовут? - Уа-Хо… - Правильно! Они играли, мы смотрели.. Затем один из них надел страшную маску и стал прыгать вокруг наших ребят, выкрикивая «Уа-Хо, Уа-Хо…». Причём, там-тамы звучали каждый в своём ритме. Я стоял в стороне… - И что?? Это дух племени восточного побережья.. - Какая разница? Всё это мифы, и для Африки они одни… Ты знаешь, что у них есть племена, которые утверждают, что видели людей, способных перепрыгивать через их огромное озеро. Другие утверждают, что и у них прыгают, но уже через горы.. Общее одно, что кто-то хорошо прыгает. Пойди, пойми, что тут правда, а что нет… - И что дальше было? Попрыгал туземец вокруг вас, и что? - Мы пошли под Кергелен, и тех, вокруг кого прыгал туземец, накрыло волной. Шесть травм сразу! Вот такой он, братский народ. Генрихович продолжал: - Ваш Колесник, старший трал-мастер, те больше всего пострадали. Трал-мастера чудом за борт не смыло. Ты видел его голову? Шрам огромный… Вот это оттуда. - Генрихович! Кергелен и Мапуту - это огромное расстояние, дух не может уйти так далеко от своей территории. - Духа не было, было наложено проклятие! Духи обитают там, где они кому-то нужны, очевидно, именно в этом их сила. Если у нас на борту действительно Уа-Хо, то что надо сделать? - Уйти подальше в океан… Генрихович налил по последней: - Именно подальше, а затем…. вернуться…. Ещё один вопрос меня волновал. Почему Уа-Хо не извёл меня в моём трюме? Он же понимал, что я знаю о нём. И Паша-борода знал, и Паштет знал. Генрихович рассуждал просто: - Очевидно, в трюме он тебя достать не мог – там холодно! Если, действительно, дух - это некая энергия, то температура, и его родина-магнит, имеет большое значение… Закончилась наша встреча уговором, что Генрихович пойдёт со мной, но будет молчать. И на том спасибо! Договорившись о времени визита к капитану, (я оставил прокуренную, пропахшую рыбой, когда-то уютную каюту. Прежде, чем угомонится и пойти спать, я украл из рыбцеха углекислотный огнетушитель и притащил его к сетевому трюму. Никто на меня внимания не обращал, поэтому я спокойно спустился на влажные тралы. Затем присел и вытащил чеку рычага. - Ну, что, товарищ Уа-Хо, поговорим? Или не хочешь? Я чувствовал, что он где-то здесь. Не прошло и минуты, как мои руки стало сковывать холодом, а в сознание проникал страх. - Надеюсь, русский ты уже выучил? Если нет, тогда записывай! Я нажал рычаг и, вспомнив весь лексикон боцмана Янина, направил снежную струю прямо перед собой! - Это тебе, курва, за Паштета и Пашу! – зашипел я, сбивая холодом влажность трюма. – Это тебе за всё хорошее, Антон Африканович… Я не уверен, но мне казалось, что я вижу его. Наконец, из трюма, со звуком, напоминающим хлопанье крыльев птицы, что-то вырвалось наружу. Сверху показалась голова трал-мастера Семёна: - А я не понял, а ты чем тут всё позазыпал? Разговаривать с ним совсем не хотелось, и я его сразу озадачил: - Старпом велел.. Выбравшись из трюма, я поволок огнетушитель на его штатное место. Семён рассматривал заснеженные тралы: - Так я не понял, что старпом велел? Ты посмотри, он ещё разговаривает! Уже возле двери в цех я его озадачил сильнее: - Это хлорпикрин углекислотный. Дезинфекция такая, у старпома потом распишешься.. - Тю, я думал, у тебя огнетушитель взорвался…. То, что это нормальный ритуал по изгнанию злого духа, он не подумал! Как не вспомнить Гержбаха и его фразу: «…с кем работать? Одни невежды кругом…». Успокоившись и наигравшись в шамана, наконец-то, я пошёл спать … Были опасения в том, что Генрихович откажется от встречи с капитаном. В таком случае, мне придётся идти одному. Но, когда в условленный час я зашёл к электромеханику, тот был уже собран. Капитан Елисеев явно не ожидал нас увидеть. Лосберг был в костюме и при галстуке. Всё это подчёркивало важность визита. Я был в чистом! Капитан понял, что колядок не будет, но выслушать таких представителей, придётся. Иначе расстрелом под брезентом не отделаться! Мне интересно, с чего бы начали вы? Не знаю, но я сразу начал с комсомольским задором: - Владимир Александрович, у нас на борту злой дух, которого зовут Уа-Хо… Хорошенькое начало? Один шаман с партбилетом ему про дух коммунизма рассказывает, теперь он должен выслушать ещё один бубен. Но у меня был Лосберг! Капитан поглядел на него, и Генрихович важно кивнул. Моё секретное оружие сработало. Капитан решил занять нейтральную позицию: - Мне позвать доктора или Любу с чаем? Генрихович, как отрезал: - Мне с лимоном… Когда ещё лимон дадут? Я тоже подсуетился: - И мне! Дальше на шуточках не поедешь. Если сейчас в течение 15-20 минут мы не сможем убедить капитана в том, что уйти из района и вернуться - это наш шанс, то завтра к нам придёт доктор. Теперь атака: -Гержбах, это не Паша-борода, но где он сейчас? И что он там рассказывает? Что и кому сейчас рассказывает Олег, простите, Францевич, никто не знает и не узнает. Тут у меня огромнейшее поле для манёвра. Конечно, я воспользуюсь этим: - Владимир Александрович, Гержбах первым понял что такое Уа-Хо. И он знает такие вещи, что начни нам их объяснять, то мы их так и не поймём даже с третьего раза. А времени у нас нет… Пришла Люба, и стало уютнее. На столе появились стаканы с чаем в подстаканниках, печение и блюдце с лимоном в сахаре. Я протянул руку за столь желанным кружочком, но Генрихович осторожно толкнул меня в бок. Он сам осторожно поддел лимон ложечкой и опустил его в свой стакан. Я повторил все его движения, и атака продолжилась. Я перечислил все наши неудачи, даже вспомнил затяжную швартовку: - Я знаю, что Вы чувствовали. Руки леденели, а мозг отказывался работать. Вам казалось, что кто-то рядом и то, что именно этот кто-то Вам мешает… По молчанию капитана я понял, что всё так и было! Генрихович положил на стол фотографию, которую я уже видел. Главное, не дать капитану расслабится, и я выложил очередной «железный» факт: - Казалось бы, ничего обычного, но те, кто видел эту самодеятельность, помнят звук «Уа-Хо». Опять вопросительный капитанский взгляд на Лосберга, и опять многозначительный кивок. Это часть убеждения сработала. Капитан стал нам доверять. - Странного, действительно, много. – сказал он. – Вот, смотрите.. На столе появилась лента эхолота, и палец с аккуратно подстриженным ногте стал водить по ней: - Косяк ставриды - лента почти вся чёрная. А вот поставили трал - лента чистая! И так почти всегда. Акустик полез в шахту эхолота, проверить, всё ли там в порядке, и получил сильнейшим удар током в голову. Чудом остался жив! Кретинин проверил всю схему пошагово – всё в норме. Но, стоит поставить трал, как рыба исчезает. Я потянулся за печением, но опять получил предупреждение в бок. За печением потянулся Лосберг, аккуратно отломил кусочек и уж потом стал его жевать. Я вновь повторил его движения. Чаепитие продолжалось, и капитан больше не казался мне сухарём. Он рассказал, что уйти из района вполне вписывается в его планы, так как температура воды гораздо теплее, чем в предыдущие годы. А рыба, особенно скумбрия, не любит температуру выше +22 градуса. Очевидно, в их мифологии слово «горячая уха» тоже персонаж какой-то злой сказки. В заключение капитан сказал: - Ну, что ж, дорогие товарищи, уйдём южнее, сделав небольшую циркуляцию. Надеюсь, болтливостью вы не отличаетесь. Я капитан – подобные разговоры мне не нужны, но я тоже моряк, а, значит, суеверен. Если что мы и потеряем, так это – топливо…. Потом, правда, добавил: - Не дай бог, помполит узнает о том, что мы тут от привидений бегаем! - Не от привидений! – поправил я его – А от злых духов! В пустом стакане я аккуратно подцепил уже вялый кружок лимона с надеждой съесть его. Вопросительно поглядел на Лосберга. Тот незаметно, но отрицательно покрутил головой. Лимону повезло – он уцелел. Уже на прощание я посоветовал Елисееву спуститься в сетевой трюм. Разговор был закончен. Крепко пожав друг другу руки, мы расстались. О чём думал капитан, на самом деле, я никогда не узнаю. Но в трюм он спустился, и про это поведал мне Сеня трал-мастер: - Пришёл кэп, проверил трюм. Я ему, мол, всё в порядке, обработку провели.. Как её? - Хлорпикриновую, - подсказал я ему. - Да! Пикриновую. А он смотрит на меня как-то странно, а сам руки потирает, словно замёрз. Ни слова ни говоря, ушёл. - Ты, главное, у старпома распишись… Не забудь - хлорпикриновая обработка! Как я позже узнал, капитан подходил к трюму с маленьким компасом. Стрелка сделала два оборота и «норд» оказался на «зюйде». В коридоре встретился боцман: - Помоги мне в форпике жилеты переложить. - И что у нас называется «переложить жилеты»? Опять на изюме? - Нет! На этот раз на горелых корочках! Очень рекомендую…. Отвал башни с первой кружки! Уже на баке открывая свой бар… ах, простите, форпик, Валера погоревал: - Погляди, чайки всё загадили, а шлюпочная палуба и пеленгаторная – чистые. Это как так получается. У них тут гальюн? А мне выдраивай после них? Между прочим, зубами не отскребёшь. - Валера, тут надо подходить с научной точки зрения! Чайка получает свою пищу за кормой, расстояние от кормы до бака, поделённое на скорость птицы, есть время продолжительности пищеварения её желудка… Валера даже замер, манипулируя в уме цифрами, потом согласился. Такая теория мне самому понравилось, но «перекладывать жилеты» гораздо интереснее! Вода кипела за бортом. Горизонт привычно качался, а свежий воздух Атлантики вселял надежду на лучшее. Я уже знал, что завтра «…мы пойдём другим путём…» .

ПАШТЕТ, ПАША-БОРОДА и ВИЗОЛЬ… Я очнулся под траловой лебёдкой на деревянной баночке тральцов. Пользуясь моей беспомощностью, желающие поиздеваться шлёпали меня по щекам. Толстыми грязными пальцами открывали мне веки и рассматривали зрачки! Что там должно было появиться, никто не знал. Очевидно, кто-то из них видел, что именно так делали в кино. Потом они догадались облить меня водой. От этих заботливых дикарей с замашками людоедов меня спас доктор. Александр Иванович спал урывками. Он и сам признавался, что чувствует себя в образе прифронтового врача. - Идти можешь? – спросил он у меня. - Могу, конечно. - Тогда пошли, клизму тебе поставлю. Я знаю, что такое клизма, и боялся её с детства. - А без неё никак? Мне уже хорошо. - Я тебе её в голову поставлю, чтобы в следующий раз не нюхал, что попало… Цех старательно поливали водой, засыпали хлоркой, затем опять водой. Весь улов пошёл за борт, даже на муку не пустили! Меня тошнило, но помогли укромное место и два пальца. Конечно, хорошо бы знать, чем надышался. Это была явно не кислота, но и не растворитель. Сан Саныч доложил о происшествии капитану, тот доложил дальше… Докладывалось о том, что утаить было нельзя. По их версии в бочке был бензол. Если бы это было бочка с вином, было бы всем проще. После вахты я отпаивал себя чаем со сгущёнкой. Гержбах не расставался с трофейной пломбой: - Орёл не рейховский, это партийный. Видишь, голова смотрит на левое крыло. - Олег, если пифос, куда-либо перевозили, то почему он не был упакован? Упаковка, пусть подгнившая, должна была сохраниться. - А он не был упакован - с ним работали. Возможно, именно это и послужило причиной гибели их корабля… Олег знал больше, чем говорил, но это лишь оттого, что понять его тут мало, кто бы смог. Он показал мне маркировку на пломбе: - «V-Waffen» - это шифр так называемого «оружия возмездия». «..А-11» - это, очевидно, баллистическая ракета. Я знаю, что были А-9 и А-10. Одиннадцатой я нигде не встречал. - Выходит, мы нюхали ракетное топливо фюрера? Олег спрятал пломбу. - Понимаешь, если я смогу узнать, как погиб корабль, на борту которого были наши находки, то я смогу доказать то, что пифос никогда таковым не был! Опять двадцать пять! Что доказывать и кому? Олег страдал оттого, что у него нет достойного собеседника. Я был терпеливым слушателем, хотя признаюсь, что выслушивая этого, безусловно, умного человека, частенько чувствовал себя глупым мальчиком, который, даже в школу не ходил. Что такое «Аненербе» я впервые узнал именно от него. Он перечислял мне фамилии членов этой организации, рассказывал о невероятных и жутких опытах. Мозгу обычного советского человека невозможно было поверить в географические карты на «коже газели с прорисовкой из космоса». Но самое интересное то, что эти карты были копиями ещё более древних карт! Любой из нас выслушав такое, с полным правом мог сказать : «бред»… Наконец, Олег разродился последней и окончательной версией того, что произошло с кораблём, погибшим в 1944-м. Дело в том, что пифос - это…. излучатель! - Это подарок тех, кого люди называют богами. И это не простая глина. Я поздно, но понял это. По окружности у сосуда едва заметная, шириной в два миллиметра, скажем так, проточка. Вся она забита мелкими мутными осколочками. Скорее всего, когда-то это было кристаллическим кольцом… Далее было интереснее! Оказывается, по версии Гержбаха, при мощном нагревании того, что мы называли пифосом, кристаллическое кольцо излучало такую узконаправленную частоту, при которой нарушалась межмолекулярная связь. И опять же, в документах «Аненербе», подобное упоминается! Вырисовывалась простая картинка. На борту неизвестного нам корабля находился ракетный двигатель, либо дюза этого двигателя, с помощью которой был нагрет горизонтально установленный артефакт. Как говорится, что-то пошло не так, и корабль был мгновенно разрезан, словно тортик ножом… В результате чего, раскалённый кристалл угодил в воду и раскрошился… - То есть, подарок богов поломался! - огорчился я. - Да! Но не в этом дело…Ты представляешь, что такое нарушение межмолекулярной связи? Конечно, я не представлял, и Олег доходчиво пояснил: - Если впереди самолёта или любого другого предмета разрушить эту самую связь у воздуха, то сопротивление исчезнет… исчезнет трение! А чем резали каменные блоки для создания пирамид? Олегу не хватало источника информации. Всё что можно было извлечь из кладовых его мозга, он давно извлёк. - Я знаю, где найду ответ. Мне необходимо попасть в библиотеку Эшмоловского музея… - Хорошо! – согласился я. – С трением понятно, но неужели немцы такие дураки, что сами себя разрезали? Олег многогозначительно потряс указательным пальцем: - Правильно мыслишь! Если исключить вариант с дураками, то остаётся единственный вариант - кто-то очень не хотел, чтобы это мощнейшее оружие оставалось в руках нацистов. Я, человек, который общался с шишком-трюмочком, который уверовал в злого духа Уа-Хо, произнести слово «бред» не имел права. Версия о том, что этот проклятый горок не горшок, а старинный патефон, была наиболее близка и понятна. Но чтобы это всё было неким грозным оружием, воспринималось с трудом. Меня не оставляло чувство, что я нахожусь на корабле идиотов. И самое обидное, что на доске почётных идиотов, мой портрет может оказаться на самом видном месте и в самой красивой рамочке. Тем временем, Олег подошёл к подведению грустного итога своей жизни: - Я сглупил, когда ушёл из науки ради женщины! – горевал он. – Меня называли перспективным учёным, но моя семья жила в московской коммуналке, чего позволить я не мог. В итоге я перебрался к тёще в Севастополь, где превратился в самого обыкновенного бича! Бич - это Бывший Интеллигентный Человек. И вот теперь этому бичу стало совсем плохо! Он потряс меня за плечо: - Я знаю, что у тебя есть бутылка водки. Отдай её мне! - Зачем она тебе? - Я напьюсь и утоплюсь… - Друг мой! Мне кажется, что настоящие мужчины ради любимой женщины и тёщи бросят кого угодно, и что угодно. Так что…. И уж совсем громко и в самое бывшее интеллигентное ухо: - …пей лосьон! Утопленник у нас таки появился! Им оказался пёс Паштет… Бедняга, как и обычно, побежал по своей собачьей нужде к слипу и, только пристроился, как неожиданно ударившая волна смыла хвостатого моряка в океан. Его вислоухая голова дважды мелькнула в пене за кормой и исчезла… Паша-борода в беспомощной мольбе смотрел то на мост в ожидании того, что сбросят шлюпку, то на океан. Гоша Чунинский испугавшись, что тот бултыхнётся спасать своего друга, затащил его под лебёдку. Паша онемел! Он пустыми глазами смотрел на окружающий его злобный мир и мог произнести только одно: - Я хочу домой… Он продолжал прекрасно работать, но на все вопросы был один ответ: «я хочу домой…». В надежде на то, что всё это само рассосётся, ни доктору, ни кому либо другому ничего не говорили. Когда на второй день Паша был вызван в каюту капитана, где Елисеев и первый помощник ему объявили о том, что у него умерла жена, все услышали теперь уже уместное: - Я хочу домой… - Паша, надо дождаться базы. Она будет только через трое суток… - Я хочу домой… Четверо осиротевших детей ждали своего бородатого папу у его сестры, которая похоронила их маму. При самых удачных вариантах, Паша доберётся до них не меньше, чем через двадцать суток. Вечером того же дня наш траулер лёг встречным курсом к базе, но был перехвачен радиограммой начальства: «… до подхода «Фаддей Беллинсгаузен» оставаться в прежнем районе …дополнительные инструкции получите позже…». Ещё через сутки мы увидели белоснежный пароход, утыканный антеннами. Это был «Беллинсгаузен». Гидрографическое судно, которое в народе называли «шпионом», пришло совсем не к Паше на помощь. К нам на борт поднялись суровые люди «в штатском». Без лишних слов они выскребли различные места палубы, а то, что наскребли, ссыпали по различным пакетикам. Затем я и Гержбах были вызваны в кают-компанию, где в течение часа отвечали на все вопросы, а точнее, «давали показания». На столе лежала пломба с партийным орлом фюрера. Гержбах поведал суровым людям то, что я от него уже слышал. Мне казалось, что сейчас его закутают в смирительную рубашку и отправят домой вместе с Пашей-бородой. Но один из суровых сказал: - Радиостанция Свакопмунда объявила о том, что в районе озера Этоша, неожиданно найден древний пифос, похищенный нацистами из Каирского музея … Транспортный самолет, направленный с артефактом в Каир, бесследно исчез над центральной Африкой. Олег Францевич, что Вы на это скажете? Ого! Уже Олег Францевич… И Олег Францевич сказал: - Я думаю, что излучатель уже в Аргентине.. Суровые переглянулись: - Вы хотите нам помочь? Я чуть было не воскликнул, мол, конечно хочет! Избавьте нас от него! Нам привычнее шишки и злые духи! Олег, который теперь уже, Олег Францевич, мгновенно дал согласие. Словно бы в обмен на это, под портретом дедушки Ленина, у меня из вены откачали три пробирки крови. Мне показалось, что если суровые люди, окропят ею портрет Ильича, то он прищурится и скажет: «Ну, здгаствуйте, товагищи риболовы? И много ли наловили, для нужд мигового пголетариата?...» Всё закончилось тем, что с меня взяли подписку о неразглашении государственной тайны. В чём она заключалась, опять было непонятно, но мною обещалось, что в течении двадцати лет я буду молчать о том, чем я тут нанюхался и чего тут наслушался. Гарантией моего молчания были три пробирки моей крови и положение Моего Папы, перед которым все эти суровые «в штатском» превращались в пластилин… С другой стороны, начни я болтать - неизвестно, кто и во что превратиться. Олег Францевич покинул нас. На прощание он мне успел шепнуть: - В бочке было ракетное топливо, то это визоль ... Запомни! Если приступ вернётся, то доктор должен знать от чего тебя лечить, – затем он усмехнулся и добавил. - Либо он должен знать, что ему написать в графе «причина смерти». И что сказать? Олег не зря общался со мной, он стал такой же циничной сволочью. Что такое визоль, я толком так и не понял, но, чем всё это пахнет, помню до сих пор. Паша-борода всё ещё подливал воду в миску Паштета. «Сапун» сократил его ожидание тем, что, наконец-то, пошёл навстречу к базе. Перед тем, как спускаться в подошедшую шлюпку, Паша-борода внимательно поглядел на меня и очень тихо, чтобы никто не услышал, спокойно сказал: - Паштета столкнул тот, кто прячется в сетевом трюме… Мы поняли друг друга и крепко пожали руки. Втянув шторм трап на борт, я провожал глазами нашего верного товарища… Спешившая к базе шлюпочка иногда полностью скрывалась в накатах океанских волн, и приходилось ждать, когда же она появится снова…Подошёл Тулип: - У Паша это пятнадцатый рейс. Пять последних он сделал подряд… И тут же своим тральцам: - Вы что уставились? За тысячу миль приехали глазами хлопать. Отрастили задницы! Быстренько разложили трал – сейчас ставить будем… И с моста по селектору: - Тулип! Цепляй доски на пелагию! Траванёшь ваера на сто метров…Косяк прямо под нами! Когда закончился весь этот сумбур, мы подвели итоги. Паштет погиб. Двух человек у нас не хватает. Прежний район промысла был объявлен «закрытым». На месте Гержбаха по очереди стояли люди с подвахты. Даже помполит Геннадий Андреевич мужественно отстоял неделю! Вместо Паши-бороды трудился старший трал мастер. Как известно, свято место пусто не бывает. Вскоре прибыло пополнение! И вот, к нам на борт поднялись два человека. Один был обычный матрос в обносках. Зато другой стоял перед нами в абсолютно белом костюме, галстуке и шляпе! Первые его слова: - Ну что, босота палубная, не узнаёте?... Это был Аполлон Семёнович Бурик! Я уже верю во всё, и верю в то, что в прошлой своей жизни Аполлон был поручиком Ржевским. Впору вздохнуть: «….. и тут такое началось!...» - Любезный! - обратился он к вылезшему из машинного отделения Жоре Кокуту - Отнеси-ка мой саквояж в восемьдесят восьмой номер-люкс! И держи на чай… Жора принял от Бурика три рубля, схватил его чемодан и побежал искать «номер-люкс». Возле траловой лебёдки он понял, что это обычный морок. Бросил чемодан, на него упал трояк, а сам Жора, словно от греха подальше, поспешил в своё родное машинное отделение. Вслед ему полетело: - Шельмец! Я до тебя доберусь… Жизнь продолжается! Мне стало ясно, что нам всем делать дальше… Выждав удобный момент, я достал из тайника свою последнюю бутылку водки «имбирная». Собрал восхитительную закуску в виде меч-рыбы, «засол от Паши», и постучался в каюту электромеханика Лосберга Леонида Генриховича… .

ПРИВЕТ ОТ ВЕРМАХТА Если работа судовых служб в штатном режиме проходит под лозунгом «всё для работы рыбцеха», то сейчас у нас все работают на камбуз и лазарет! Единственное, что мы исправно делаем, так это едим и лечимся. Если своих калек не хватает, то нам их привозят с соседних траулеров. Последнего привезли с Калининградского траулера. И тоже переломы пальцев левой руки! Так и хочется рядом с бортовым номером «Сапуна» нарисовать большой красный крест. Надо отдать должное нашему доктору Александру Ивановичу! Олег Гержбах выпросил у штурмана Сан Саныча координаты места подъёма пифоса. Вообще, конечно, картина очень странная. Пифос прекрасно сохранился, но больше никакой битой глиняной посуды нет. Были обломки старых судов. Но они более раннего периода. Это можно понять по цинковым гвоздям, которыми они были сшиты. Самих гвоздей нет - ржавчина уничтожила их, но есть цинковое покрытие. В результате имеем ровное калиброванное отверстие. Пожалуй, основные трофеи - это мелкое ржавое железо. Небольшой прожектор - и тот попался. Попался даже кусок ленты крупнокалиберного пулемёта! Но глиняных черепков больше нет.. Гержбах, человек променявший сухари науки на булочки промысловой жизни, извёлся в догадках и предположениях. Дело в том, что финикийцы физически не могли доставить свой пифос к берегам Намибии. И знаете, почему? А вы вспомните рисунки их корабликов из учебников истории. Прямой парус и плоское днище – это значит полное отсутствие манёвренности. В то время, как юго-восточное побережье Африки - это южный пассат, против которого на вёслах не выгребешь. Олег сделал заключение: - Пифос был на борту погибшего судна, обломки которого мы поднимаем… Спрашивается, зачем теперь горевать о том, чего уже нет? Вот, что значит не добить в себе учёного. Теперь Гержбах страдает от сознания того, что «мог бы сделать большее»! Вот и жевал бы сухари… в коммунальной квартире. Тем временем, соседей у нас становится всё меньше и меньше. Когда калининградцы забрали своего раненого, мы остались одни. И правильно, на одном месте долго не рыбачат! Как известно, рыба – дело водяное, а вода - это источник жизни. Жизнь местных обитателей глубин зависит от Бенгальского течения и от нашей удачи. Бенгальское течение - это огромный водоворот, который берёт своё начала от пролива Дрейка. Затем омывает западный берег Африки, поднимается к экватору и устремляется к южной Америке. Спускаясь вдоль её восточного побережья, оказываясь опять ку пролива Дрейка. Образно говоря, если я брошу бутылку с запиской: «Мама, забери меня отсюда…», то попадёт она не к маме, а опять ко мне. К общей радости, тралы долго пустыми не бывают. Изобилия нет, но и за это спасибо. Экзотические экземпляры, такие, как меч-рыба, мелконарезанными кусочками оказываются в десятилитровом бутылёчке Паши-бороды! Для этого он даже освобождается от работы! Недавно порадовал четырёхметровый тунец. Котлеты из него - это сказка! Правда, и тут не обошлось без казуса. Когда виранули трал с этим тунцом, внутри сетей неожиданно кто-то стал энергично шевелиться. Впечатление было такое, что там находится человек, и он пытается встать во весь рост! Тулип бесстрашно распорол сеть, и к нам выбрался огромный морской лев! Паштет от такой радости зашёлся весёлым лаем. Триста килограмм мяса шлёпали ластами по палубе , а мы не знали, куда спрятаться от этого шумного, лоснящегося чудища! Наконец, лев забился под борт и стал осматриваться, соображая, куда же он попал. Вот бы узнать, что он думает о нас? Впрочем, я догадываюсь! Иногда так же думаю… Когда льву окончательно надоел лай и наше любопытство, он легко взобрался на планшир фальшборта и бултыхнулся в воду. Это метров пять! Я бы не рискнул так прыгать. Ну, разве только, что «бомбочкой»… Удачные подъёмы улучшили боевой дух заросших щетиной искателей удачи. Опять крутится головорез, и пахнет вспоротой рыбы. В печалях и думах только Олег! - Что за корабль здесь погиб? … Надо, хотя бы примерно, узнать время его гибели и причину.. Такое впечатление, что он разговаривает сам с собой! Пытаюсь успокоить: - Кто же это знает! Организуй экспедицию… - Немцы получили хороший подарок! Теперь я понимаю, что разумнее было спрятать пифос, где угодно, и доставить его в Союз. Я вижу, что это надолго: - Забудь ты этот горшок! Олег поглядел на меня своими по-собачьи тоскливыми глазами: - Ты знаешь, что такое «Аненербе»? Это организация третьего рейха, которая мифы обращает в реальность… Уверен, те немцы, которые забирали у нас артефакт, имеют к этой организации прямое отношение. Далее я двадцать минут слушал о непонятных для меня вещах, но стало окончательно понятно, что бывших полевых археологов не бывает. Теперь Гержбах будет добивать нас всех своими заумными версиями: - Говард Картер когда-то высказал идею, что гончар своими руками и палочками, которыми он наносит узоры на вращающийся сырой кувшин, мог записать окружающие звуки. Эту идею подхватили все, кому не лень, и довели до абсурда. Я сам увлёкся этой идеей, но никаких звуков, кроме звуков, напоминающих лай собак, не услышал … Однако, уверен - этот пифос хранит некую информацию! - Олег! О Картере я знаю только то, что он усыпил всех своих товарищей и свалил всё на Тутанхамона. А ещё я знаю, что очень скоро за тобой придут инопланетяне и предложат поработать на них. Олег почесал свою кучерявую бороду: - Господи! С кем работать? Одни невежды кругом… Мне эта фраза понравилась, и вскоре она прижилась на нашем траулере. Что делать? Если не помочь умному человеку, то он заест всех. Пришлось на ночной вахте подняться на мост и морочить голову Санычу. Сразу дал себе зарок: ни слова о столкновении! В результате выяснилось, что наши штурмана знают про два больших обломка, очевидно, одного судна. Лежат они на песчаном грунте примерно на расстоянии 200-250 метров друг от друга. Я продолжал: - А причину гибели установить нельзя? - Либо взрыв, либо «волна-убийца», которая не накрыла его, а подняла на миделе. Нос и корма зависли и корпус разломился. Рельеф дна для таких волн очень подходит… Даже если кто-то и доберётся до берега, шансов выжить нет. Берег Скелетов, это сотни километров безлюдной пустыни. .. Зачем тебе всё это? - Учёный наш места себе не находит. - Что за учёный? Гержбах? - Он, родимый… - Мы уже несколько раз утюжили дно между обломками. Я могу ещё раз там пройти. Почему бы не послужить делу науки, если хуже мне уже не будет? Только, 25% мои! Уважаю Саныча за его юмор при абсолютной способности быть независимым! Через два часа «Сапун», словно превратившись в научное судно, ещё раз прочесал загадочное место. Судовое время 03-30…. Трудяга трал принёс на палубу три тонны рыбы и… странный запах! Никто сразу не сообразил, откуда он. Рыба полилась в приёмник, и на этот раз, из сетей появилась металлическая бочка. Она и была причиной запаха. Что ни говори, а донным тралом работать интереснее. Очевидно, при подъёме её придавили. Между верхней крышкой и корпусом появились небольшая щель, из которой с бульканьем вытекала на весь наш улов странно пахнущая, прозрачная жидкость. - Стоп! – вскричал Кандыбей Бочку выдернули, откатили в сторону и поставили на днище. Протекать она перестала, зато из цеха стали выскакивать передовики и ударники социалистического труда: - Чем вы нас травите!??... Выливку рыбы прекратили и позвали технолога. Тот всё решил сразу: - Всё за борт. Цех - замыть.. Подумал и добавил: - С хлоркой! Хлоркой дышать легче? Но время пить чай! То, что оставалось в трале спустили по слипу. Остальное – после чая! Простите, но чай – это святое! И все ушли… А я остался возле вонючей бочки. Ветер отгонял запах, хотя дышать было тяжело. Бочка, судя по сохранности, скорее всего, титановая. У нас в таких вино! Других вариантов у меня просто не было. Вижу, как из цеха ко мне спешит Гержбах. Я-то уж подумал, что он променял науку на чай, как в своё время променял её на золото. Дышать совсем невозможно! Из носа потекли сопли, которых прежде у меня не было. Зато на крышке бочки легко читалось отштампованная надпись: «Wehrmacht». Олег махнул рукой: - Это ерунда. Вот, что важное.. И он указал на странную пломбировку пробки. На толстой проволоке была закреплена металлическая пластина с гитлеровским орлом. Следов ржавчины вообще видно не было! Чуть ниже шли цифры вперемешку с латинскими буквами. Весь этот набор заканчивался:«V-Waffen...А-11… 1944». Пытаемся отломать пломбу, но сделать это сложно! Олег побежал обратно в цех за кусачками, а я остался крутить эту самую пломбу. Мне надо было отойти и подождать, но я уже не соображал, что делаю. К соплям добавились слёзы и слюна! Последнее, что я запомнил, так это радостный возглас клацнувшего кусачками Олега: - Готово! Уходим!...Что с тобой?... А уже ничего! Я лежу на палубе рядом с бочкой. Хорошо лежу… удобно… Свет прожектора бьёт мне в глаза, но и он начинает меркнуть… Какая-то холодная тень проплыла мимо меня по направлению к сетевому трюму. Где-то далеко залаял Паштет. Мне спокойно, потому что всё безразлично. Больше я ничего не помню... .

ПИФОС И ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА Завалить прилавки Родины мороженной рыбой никак не получается! То одно пополам, то другое в дребезги! Боцман выступил с инициативой перекрасить старое название «Сапун-Гора» на «Сапун-Горе». Очевидно, нам всем повезло, что нет краски! Олег с непростой фамилией Гержбах, прослышав про такую идею, сразу согласился с нею: - Правильно! Чукчи своим больным всегда имена меняют. -Зачем? – удивился я. - Болезнь - это нечто. Вроде, как такой злой дух. Приходит этот дух, к примеру, за Васей, а всё стойбище называет Васю Петей. Болезнь не находит Васю и уходит… Интересная медицина! Олег попал к нам с чукотских золотых приисков. Там за сезон, который короче, чем любой наш рейс, касса давала 10-14 тысяч рублей. У нас таких денег он не увидит, к тому же, постоянно укачивается. На вопрос, почему так получилось, что он поменял работу, он отвечал просто: - Чукотка - она далеко, а контора «Атлантики» у меня через дорогу. Жена подумала, что мне на работу ходить будет ближе… В другой своей прошлой своей жизни, в той, которая была ещё до приисков, Олег трудился историком-археологом. О ней он почти ничего не рассказывал. Мне казалось, что это его больной мозоль. Наконец-то, подняли пять-шесть тонн прекрасного хека и затеяли его шкерить. Всё очень просто! Стоит дисковый нож, отрезает несчастному хеку голову, далее стоит матрос и незатейливым крючочком ловко вытаскивает оставшиеся внутренности. И мукомолка работает, и мы при деле. Стоимость такого «Хека б/г» значительно дороже, но, чтобы почувствовать всю весомую прелесть дензнаков, таким хеком надо забить все трюма и ещё что-нибудь. На подвахте тральцы - значит, будет весело. Правда, новых анекдотов давно нет, зато есть мастер Кандыбей! Значит, будет ещё веселее. Рука у него подживает, хотя прежний вариант, конечно, был лучше! И вот, у Гоши Чунинского, который больше всех балагурит, под дисковым ножом головореза застревает головушка очередного хека. Гоша, не переставая шлифовать народу уши, полез под нож. Чем полез? Правильно… рукой. Хотя рядом висит специальная ковырялочка, которой вытащить эту зловредную голову гораздо проще. Б-з-з-з-ынь - и нож мгновенно рассекает Гошину плоть между указательным пальцем и большим. Хек отмщён! Гоша в крови, стол в крови, Кандыбей в ужасе! И только он, было, открыл рот, чтобы похвалить головоруба за такой умный поступок, как из мукомолки вылетает Юра-мукомол и тоже размахивает окровавленной кистью! Последний, очевидно, не сразу, но сумел таки сунуть пальцы под ремень шкива какой-то своей железяки. Кандыбей, как умел, похвалил обоих. Тропинка к доктору превращается в натоптанную дорогу. Мальчик-с-пальчик метил дорогу камушками, наши мальчики-без-пальчиков метят её каплями крови… А кто работать будет? Однако, доктор им всё зашьет, забинтует, и завтра они будет стонать на своих рабочих местах. В трюм спустился технолог. Ходит по трюму, планы городит: - Вот сюда…. и сюда.. и сюда положишь «Хек». Я вспомнил трюмовичка: - Его мало будет. Я его в нос забью… - Что значит мало? Капитан сказал, что прогноз на хек хороший. Спорить бесполезно, но я пытаюсь: - У нас теперь всего мало будет, – почти цитирую я. - Не робей! Хека будет валом… И по трапу на верх: дынь-дынь-дынь.. Я ему снизу: - Хорошо! Только перетаскивать вместе будем! Он мне уже из коридора: - Договорились! Два дня мы кидали хек туда, куда указал технолог, затем хек закончился. Такое впечатление, что он вообще в этом океане закончился! Теперь понятно, что всё то, что уложили ранее, надо перетаскивать в нос. А это более, чем пятьдесят тонн… Я к технологу в каюту стук-стук: - Вячеслав Трофимович! С тёплыми вещами на выход… Он, конечно, не пошёл, но прислал добровольцев из комсостава. Сделали они это доброе дело совсем не за спасибо. Уж кто-кто, а такие добровольцы всегда знают, когда и кому напомнить о своих героических трудоднях. Тем временем, штурмана пытаются ловить то, что ловится! Удачно зацепили три тонны медузы! Причем, медуза не простая, а «линза». Её прозрачное тело настолько плотное, что фокусирует солнечные лучи. Никому не надо? Жаль, но всё это ушло обратно за борт. Сказать, что совсем ничего нет, я не могу, но то, что есть, это слёзы. Слегка радует, что у соседей тоже «корова сдохла». Некоторые уходят на другие места. Не будем о грустном! Говорят, надежда умирает последней, и мы верим в то, что наша удача к нам вернётся. Спящую, унылую жизнь всегда можно растормошить! Я сейчас расскажу, как это делается. Сварщик Серёга несколько дней назад что-то варил. Варил локом - это такой припой, брызги которого похожи на золотые горошинки. Не знаю, зачем, но я подобрал четыре «золотинки» и таскал их в кармане. И вот, с Олегом Гержбахом наблюдаю за выборкой вечернего трала. Время свободное, так что мы, вроде бы, как зрители. Работая донным тралом, в этом райончике, уже поднимали элементы обшивки древних кораблей и обломки более современных. На этот раз, вместе с неплохим уловом, в трал попал древнейший кувшин с широким горлом! Он сразу воскликнул: - Это пифос! Но, как он здесь оказался?? Ты знаешь, именно в пифосе жил Диоген! Кувшин откатили к борту – не до него сейчас, зато мы подошли к нему поближе. Внутри этот сосуд был забит илом. Зная, что кто-то, но поковыряется в этой грязи, я кинул туда свои «золотые» горошины! Правда, Олегу не до шуток: - Надо сообщить капитану! Этот пифос цены не имеет… Ползая вокруг кувшина, он то и дело восклицает: - Это древняя Греция!... Очевидно использовался для хранения зерна…И почему он идеально гладкий?.. И опять: - Как он сюда попал??? Я подливаю масла в огонь: - Ты пока про Диогена народу расскажи, я туда костей накидаю. Мол, таки нашли, мощи болтуна и неплательщика алиментов! Наконец, объявился желающий поковыряться в утробе пифоса. И, конечно, чудо свершилось! Над океаном, вслед угасающему солнцу, полетел крик: - Золото!.. Я нашёл золото!... Вот так я впервые понял, что такое «золотая лихорадка». Напомню, что это случилось не на Аляске и не на Чукотке. Это произошло рядом с Берегом Скелетов Намибии, на палубе траулера «Сапун-Гора».. Рыбу забыли! По ней бегали, её топтали, её пинали ногами! Она всем мешала! Пифос катали по палубе. Переворачивали и трясли. Почти залазили внутрь и светили себе спичками. На мост посыпались советы: - Ставьте трал снова! Тут полно золота!... «Полно» - это те самые четыре горошины латунного припоя, которые я вовремя подкинул нашим советским конкистадорам. На мосту тоже зароптали! Мол, зачем нам эта рыба, когда давай, натралим золота, спрячем его в трюмах и пойдём домой. Паштет весёлым лаем подбадривал фантазёров. Уже делили наше будущее богатство, и все были согласны на свои законные 25%... Паша-борода ставил жёсткое условие: - Никаких там паёв! Всем строго и справедливо! Паштет утверждающе подгавкнул и ободранные джентльмены согласились; - Всё по справедливости! Разворачиваемся и опять ставим трал! Я молчу, но понимаю, что боль разочарования вполне может закончится жаждой мести! Золото хотят все, кроме Олега. Он уже донимает капитана: - Владимир Александрович! Срочно свяжитесь с властями Намибии! Мы на пороге большого исторического открытия! Вы представляете ценность этой находки? Капитан ничего представлять не стал: - Сколько найдено золота? - Этот пифос дороже любого золота! И это историческая собственность народа Намибии! Мы даже не имеем права прикасаться к этому артефакту! Елисеев спокойно: - Я всё это знаю. Сколько найдено золота? Олег начинает понимать, что происходит: - Какого золота? В пифосе могла быть только зерно, да и то давно… Примерно я могу сказать, когда… Но это он уже говорил вслед капитану, который спешил на палубу. Проутюжив злосчастное место ещё раз, опять вираем трал! И что бы вы думали? Полно рыбы! Десять тонн, не меньше! Но всем нужен ещё один пифос! Тралцы выливают рыбу, и она серебром устремляется в подпалубные приёмные ванны. И вдруг…. Из утробы трала появляется.. . Полуистлевший, изъеденный морскими червями деревянный сундучок, окованный железом… Закон простой - кто первый крикнул «моё», того и находка. Первым оказался долговязый Семён! Он прижал сундучок к груди, но подоспевший капитан отобрал его. Вы бы видели глаза Семёна. Это глаза человека, который в одночасье потерял всё! Это глаза человека, который потерял не только родных и близких, но и паспорт моряка вместе с военным билетом. Капитан, увидев перед собой зомби, хлёстко ударил словами: -Товарищ тралмастер! Вернитесь к выполнению своих непосредственных служебных обязанностей! Семён понял, что если что-то и будут делить, то делить будут без него… Но толпа уже обступила капитана: - Открывайте сундучок!... Паша-борода: - И чтоб было всё по-честному! Паштет: - Гав! Это называется «воля народа»… И капитан открыл… Вернее, крышка сама отвалилась. На дне сундучка, спаянные ржавчиной в один брикет, лежали гаечные ключи и прочие осанки того, что когда-то называлось инструментом. Сундучок забыли и вернулись к золоту. Капитан протянул ладонь: - Немедленно сдайте всё золото, которое нашли. Это он сказал очень строго. И совсем строго добавил: - Я жду… Четыре горошины упали на его широкую ладонь моряка…. Я вышел вперёд: - Владимир Александрович, это шутка… Моя шутка. - Потом поговорим - сказал капитан и ушёл. Ушёл и унёс горошины. Он не поверил или, как это бывает в случае с золотой лихорадкой, не хотел верить… Пифос забрали африканцы. Точнее, не совсем африканцы, а местные немцы. На следующий день к нам подошло небольшое их белое судёнышко. С надувной лодки по шторм-трапу к нам поднялись два арийца. Два чернокожих матроса ожидали их в лодочке. После того, как белые гости внимательно осмотрели находку, они сказали «гуд», и один из них прошёл за нашим капитаном в его каюту, для «оформления изъятия». Тот, который остался, не отлучался от сосуда ни на минуту и принял все меры, для безопасной дальнейшей транспортировки. Гержбах, на немецком, что-то пытался ему объяснить, но ариец, вежливо оттеснил его он находки и всем своим видом показал, что даже на немецком, он разговаривать ни с кем не хочет. Боцман настроил стрелы, и пифос плавно перелетел к своим законным хозяевам. Лодочка, которая на время перегруза отошла от нас, опять вернулась на своё место. Наконец, наши белые гости ловко спустились в свою лодочку, так же ловко перебрались на свой кораблик и больше мы их не видели…. Мне, всё таки, пришлось объяснялся перед капитаном и первым помощником! Не знаю, смог ли я в этот момент убедить их в том, что латунь - это совсем не золото. Но через недельку, когда латунь потемнела, я был оправдан и признан «хорошим шутником»! Самым счастливым оказался Олег! Ещё долго, продолжая работать, он блаженно улыбался, но в мыслях был где-то очень далеко. Я не остался без трофея! Когда всё улеглось, и все остыли, из груды ржавого инструмента, которые хранил сундучок, я извлёк маленькие острогубые щипчики. Поцарапав ножом внутреннюю строну ржавой ручки, я смог прочесть «topex». Отличная сталь неплохо сохранилась. Третий механик взглянув на клеймо, сделал заключение: - Германия! У нас есть такие. Но это клеймо военных лет. Механик забрал сундучок, из дерева которого получилась прекрасная модель парусника. Где сейчас этот парусник, я не знаю, а щипчики хранятся у меня до сих пор! Чопык, конечно, сумел испортить мне настроение: - Какой же ты гад! Я-то уж думал, действительно, трюма золотом завалим! Живьём бы закопал… Конечно, он шутил. Но в его глазах я уже видел жёлтые отблески дьявольского металла. В моих снах всё чаще и чаще появлялись какие-то странные, неземные пейзажи и берега холодных, быстрых рек… Судьба подавала мне знаки, которые я читать не умел…. Пока не умел…

БОЛЬШОЙ БЭМСЬ! База - это не только выгрузка. Это почта и пресса. Это пополнение запасов камбуза, а, значит, и сахара… Моя почта состояла из четырёх писем. Время на меня потратили Беня и мои ближайшие родственники. Начнём с Бени! Тот после привета от Лёли перешёл сразу к делу: « .. ты дурак, что не учишься..» . Моя Мама просто писала: «…надо учиться». Мой Папа указал институт, где «надо учиться». Дед подводил итог: « я там всё уладил, тебя там уже ждут…». Это заговор! Что ни говори, а жизнь после базы всегда пробивает себе новое русло. Между прочим, по слухам, слегка увядшая шафиня Анна Гавриловна объявила Валере Янину, что сахар теперь только по формуле «дашь на дашь». И раз уж мы о слухах! Алуся отловила меня в столовой и страстно зашептала: - Пойдём ко мне на камбуз! Я тебе расскажу страсти-мордасти… - Хорошо, заодно и сгущёнку сварю… На камбузе Алуся покидала мои баночки в кастрюльку, поправила белоснежный чепчик и начала: - Так вот! Люба разругалась со старпомом! В ужас как разругалась! И всё из-за той дырявой шлюпки…. Далее начался театр одного актёра! Алуся с разной интонацией, подражая голосам наших героев, рассказала о том, как негодяй старпом отчитывал Любу за дурацкую инициативу. После того, как он заявил, что не может спать с женщиной, у которой «яйца под юбкой», Люба ответила, что тоже не может спать мужиком, у которого ни в штанах, ни в голове ничего нет! А потом Люба сказала, что старпом донашивает исподнее любовников его жены. Это, конечно, нечестный приём, к тому же, он запрещён Женевской конвенцией по международному гуманитарному праву. Ругались они тихо, но Алуся всё слышала, потому что приложила к двери каюты старпома кружку. Рыданий не было, зато были звонкие шлепки. Я с трудом, но вставил: - У Любы ещё есть попмполит и стармех! - Кто тебе такое сказал? - Ты! Алуся с большим удивлением: - Когда? - В том рейсе.. - Это всё было не так! – тут она задумалась.- Может быть, и так, но, когда мы были в Союзе, жена помполита припугнула и его, и деда тем, что пойдёт в партком….А прошлый рейс не считается! Если мужик плохой, то жёны жалуются своей маме. Если хороший, то они бегут в партком, профком, местком и прочие «…комы». Судя по тому, как эти два престарелых Дон Жуана быстро забыли Любу, то бегают туда не зря. Конечно, партбилет и уютную каюту на буфетчицу не меняют! Рассказ продолжился с новой силой! И мне надо было это всё выслушать, потому что за просто так сгущёнку варить никто не будет. Лишь после Алусиной фразы «только никому не говори», я понял, что мне можно уходить. Алуся на прощание: - За сгущёнкой зайдёшь завтра. Я тебе Анну Гавриловну расскажу. - Алуся! – взмолился я. – Пожалей мои уши и сердце! - Тогда одна банка на усушку… Обхватив вертикальный трап руками и коленками, лихо спускаюсь в трюм. Начинаю выкладывать первый рядок. Сначала в высоту он будет десять паков, затем кидаю второй ряд -ступеньку высотой в два пака и добиваю высоту первого рядка до двенадцати... И зачем учиться? Монотонность усыпляет, тем более, что время «собачьей вахты». Говорят, Джеймс Кук придумал вахты по четыре часа, и вахта с 00 часов до 04-х - это и есть «собачья». Возможно, именно за это его и съели? В то время, когда я торопился подхватить очередной пак, «Сапун» неожиданно задрожал всем корпусом - БЭМСЬ! Страшный грохот загулял по почти пустому трюму. Светильники стали гаснуть! Ещё этого не хватало – тут и так темно. Ожидая потоки воды, я побежал к трапу. Второй удар застал меня на полпути к цели, третий – когда я уже был в твиндеке. Тут не так опасно, и я огляделся. Трюм у меня под ногами, и через пайолы видно, что воды нет. Паки продолжают скользить по желобам - цех работает. Выбираюсь в коридор, бегом направо, ещё раз направо… трап на верхнюю палубу, и вот я на баке… То, что я увидел, без боцманского лексикона описать невозможно. Белый, огромный борт чужого парохода навис над нашим носом. Впрочем, носа уже не было! То, что называлось носом, теперь смято, а носовые роульсы придавлены к палубе. Как оказалось, мы въехали в мурманский рогатый БМРТ «Белогорск». По курсу мы у него справа! В свете прожектора мне хорошо была видна треугольная пробоина в борту БМРТ. Онам высоко, между двух его кают – жить будет. «Сапун» замер прямо напротив её… Удивила тишина. Ни мата, ни прочих криков… У нас на вахте Саныч, значит, будет, у кого спросить, кто тут дурак. Хотя, чувствую, желающие задавать вопросы уже выстраиваются в очередь. На баке так никто и не появился. По пустым коридорам бегу в цех. Может быть, все уже в шлюпках? В цеху всё в порядке! На упаковке крутят паки, которые идут ко мне в трюм. Чопык увидел меня: - А что там случилось? - Иди на бак и посмотри – въехали в гости по самые ноздри. Чопык обрадовался: - Эй, на фасе! Кончай работу, пойдем, посмотрим, что там случилось… Вместо Кандыбея мастерит Саня Колесник, хотя он продолжает работать на своём мете. Тот сразу всех успокоил: - Никаких «посмотрим»! У своих жён будете смотреть.. Я понял, что пора тихо удалиться, тем более, представляю, что творится в трюме. Осторожно спускаюсь в трюм. Темно, но терпимо. Паков, конечно, навалило, но раскидать их - дело привычное. Не зря трюмовичок удрал! С рейса нас не снимут, а вот Саныча могут на Колыму отправить. Впрочем, какая Колыма? Мы у «Беломорска» были с правого борта. Пусть они сухари сушат. От таких мыслей стало веселее. Все последующие дни были заняты разбором того, что произошло. С моста никакой информации! Миша-завпрод, который был во время столкновения на руле, тоже молчит! Значит, расскажет позже… Вы можете унести какую - либо тайну в могилу? Я, например, нет. И Миша не будет маяться в гробу с такой ношей. Там и так тесно. Безусловно, «позже» наступило раньше, чем ожидалось После вахты я часто посещал боцманский форпик. И вот, когда я с Валерой перебирал мешки со щепочками-стружками для коптилки, к нам спустился Миша. Зачем он пришёл я не знаю, но боцман сразу взял его в оборот: - Миша, хорош строить из себя Олега Кошевого. Облегчи свою и наши души! Что там было на самом деле? Мы без протокола… Как говорится, картина заиграла новыми красками! И что писать в протокол? То, что у нас на мосту никого не было? А где все были? Тот, кто должен был стоять на руле и своими усталыми глазами щупать ночную тьму, то есть Миша, в это время нащупал зелёный помятый чайничек и пошёл к себе в ларёк за вином. И не сам же он пошёл, а по просьбе Саныча, который, если по протоколу, то «сверялся с картой в штурманской..». Конечно, он был там, но с чем он там сверялся, я не знаю. Правда в том, что когда он «сверился» и вышел на мост, то единственное, что он успел сделать, так это дать команду в машину: «полный назад». Если бы он этого не успел, то мы утопили бы этот БМРТ. Впрочем, неизвестно, успел бы я выскочить из трюма. Всё-таки этот «бармалей» склёпан из советской стали, а, значит, она толще и крепче нашей немецкой. Промысел продолжается, никто не арестован и пока ни на Колыму, ни на галеры не сослан. Зато у нас появилась кличка «курносый»… Боятся стали, а, значит, и уважать. Так и кричат в эфире: - Курносый! Можно мы тут рядом с тобой поработаем?... И они работают! И у них дымятся мукомолки и трюмные в мыле.. А у нас всё это потихонечку. Зато участились собрания. Это такая закономерность - чем меньше вылов, тем больше собраний. Помполит в желании отвлечь людей от грустных мыслей, придумывает всё новые и новые темы. Я тоже не остался незамеченным, и мне было поручено прочесть лекцию о «вреде одеколона». - Геннадий Анреевич! Что я могу рассказать, если я даже не знаю, из чего он сделан. - Вот и придумай! Я, конечно, придумал и двадцать минут пугал собравшихся в столовой ужасами последствий употребления парфюма «пищевых сортов». Я рассказывал о гниющих стенках желудка, следовательно, изжоге и описывал страшные судороги больных. Самое главное, убеждал я всех, что употребление всей этой ароматной красоты приводит к абсолютной импотенции. Это вызвало особое возбуждение и бурное обсуждение. Правда, Паша-борода чуть было всё не испортил: - А почему тогда на упаковке пишут «пищевой сорт»? - Вопрос, конечно, очень интересный! Но что врать дальше я не знал… Выручил доктор Александр Иванович: - Паша, когда эфирные масла зашлакуют твой мочеточник, то при каждом посещении гальюна ты будешь пищать. Отсюда и «пищевой сорт». Понятно? Лекция закончилась аплодисментами, а «парфюмерам» была объявлена война! Когда общество теряет цель, тогда необходимо найти общего врага. Очевидно, именно так зарождаются нации! В завершение всего, доктор заверил всех, что наш мастер Кандыбей никогда уже не станет пианистом, однако ноты перелистывать сможет. После собрания, я с Николаем Кретининым, в его каюте, пил отличный кофе. Заваривался он кипятильничком в обычной стеклянной банке. Подождав, когда напиток слегка остынет, разливали его по пластмассовым стаканчикам и наслаждались этими крохами удовольствия. А что делать? С такой, простите, рыбалкой нас мог спасти только заход в Пальмас! Если нам повезёт, и мы осуществим свой план по мгновенному обогащению, то горевать особо не придётся. После кофе, затянувшись трубками, набитыми настоящим «Samuel Gawith». В ожидании Пальмаса, словно настоящие грузины, мы тихонечко пели: Гуламосквнили втироди Сада хар чемо Сулико? Гуламосквнили втироди Сада хар чемо Сулико? Затем я пошёл в свою каюту, и в календарике появлялся очередной холмик с крестиком…

ВЫГРУЗКА Потихоньку, но трюма забиваются. «Сапун-Гора» становится тяжелее, это значит, что его нос всё чаще и глубже зарывается в волны. Причём, остаётся он там весьма подолгу. Иногда мне кажется, что я нахожусь в подводной лодке. Прежде, чем открывать иллюминатор, надо хорошо подумать! Я и боцман сидим у меня в каюте, разложив на столе «карго план» трюма. Дело в том что, мой напарник Олег Скоморох - сильный и неутомимый трюмный, а я - менее неутомимый, но умный трюмный. О том, что творится в трюмах, я через голову своего мастера Кандыбея докладываю наверх. Боцман когда-то сам начинал с трюмного, поэтому он с удовольствием и частенько помогает мне в этом важном деле. А ещё он с удовольствием похвастался своими тапочками из шкуры морского льва! Очень удобные и, главное, по утверждению их обладателя, они «насношаемые». Стол завален чертежами и схемами, по которым Валера елозит мундштуком своей трубки, указывая возможную очерёдность выгрузки. Надо признать, что в этом деле важно быть настоящим стратегом. В отличие от львиных тапочек, которых не было ни у кого, курительные трубки были у многих. Все курят хороший табак, в то время, как никто не знает, что курит боцман. Я подозреваю, что он потрошит окурки. Одно радует, что сладкотворно-ванильный запах разогнал стасиков-прусаков по соседним каютам. Когда я ему об этом сказал, он с умным видом пояснил: - Это «Капитан Блэк»! Если не нравится - открой иллюминатор.. И я открыл. Я даже думать не стал, а взял и открыл. И вот такая картина. Я сижу на диване за столом. Над головой раскрытый иллюминатор. Напротив, на стуле - боцман. Он с задумчивым видом постукивает трубкой по маленькому пустому месту во втором трюме: - А это что за пятачок? Такие пустые плацдармы, перед выгрузкой весьма опасны… Ответить я не успел, потому что "Сапун" буквально на мгновение провалился между волн, и огромная зеленоватая струя ворвалась в каюту! Она пролетела над моей головой и всей своей мощью ударила в лицо наставника-карговеда! Я успел заметить только мелькнувшие ноги в изумительных тапочках . На мне не было ни капли! Секретный «карго план» тоже уцелел. Зато друг мой Валера, раскинув руки, лежал на спине в луже бодрящей океанской воды… Трубка уже не дымится - она перископом плывёт к умывальнику. Следом спешат два «несношаемых» морских льва. Когда Валера пришёл в себя он, конечно, произнёс речь! Повторить вам то, что он сказал? У меня записано… «Баковым на бак, ютовым – на ют…» - так начинается любая швартовка. Огромная база подставила нам свой свободный левый борт. С её правого уже двое таких, как мы, жужжат и визжат своими грузовыми лебёдками. Сижу на крышке носового трюма и жду часа решительной атаки. Жду не только я. Валера проверяет питание на лебёдках, распределяет, кому какой конец тащить, и уточняет прочие мелочи. Мне кажется, он просто, пытается чем-то себя занять – свои роли все давно знают. Капитан с правого крыла мостика пеленгатором ловит базу. База рядом, но мы стоим! Елисеев отдаёт какие-то команды машине, но мы топчемся на месте. Люба выносит ему кофе и я снизу вижу, как он греет руки о чашечку. Он что, в полярных широтах? Однако, судя по заботе Любы, ЧП со шлюпкой либо, действительно, забыто, либо делается вид, что забыто. Чопык шёпотом: - Люба, подрули… Мы так же шёпотом хихикаем – не хочется подставлять нашу царевну-лягушку. Иначе её сожрут и шкурки не оставят. Слышу команды в машинное отделение: - 5 ВРШ….. 3 ВРШ…. 0 ВРШ.. ВРШ - это положение лопастей винта. Пять или три – мы медленно, но идём, ноль - стоим… И тут произошло странное. «Сапун», неожиданно рванувшись вперёд, по касательной сбил с базы огромные кранцы и, теряя ход, замер. База закряхтела, но устояла. А мы сейчас повторим! На базе не дураки, всё быстренько поняли и уже кричат: - «Сапун»! Стойте на месте – мы сами подойдём!... Пощады запросили? Нет, это тот самый позор, который следует пережить с честью! Капитана никто не ругает, потому что честь у нас общая. Потом, конечно, потрясём его костями, но не сейчас. База, имея под бортом два траулера, не прекращая своей работы, поползла к нам. Боцман: - Сели под борт… Ага! Значит, с базы будет работать пневматическая пушка-линемёт. То есть, они нам метнут стальную болванку-гранату, к которой привязан тонкий линь. Граната перелетит через наш траулер, мы поймаем линь и привяжем к нему свои швартовны, которые они перетянут к себе. Если такой же линь будет метать наш боцман, то линь будет привязан к «лёгости» - это такой мешочек с песком. Но у линемёта, который, словно фальконет времён Колумба, торчит над фальшбортом – стальная болванка. Слышу хлопок – это фальконет. Жду крика: «На абордаж!...». Поднимаю голову и вижу, как граната летит над нами и тащит за собой … спутанный в огромный узел линь! Боцман успел охнуть «Ё..», и эта тяжёлая штука, оказавшись на коротком поводке, резко пошла вниз. Мы сидим под бортом в рядок – я крайний. Буквально в метре от меня - БЭМСЬ! Стальная болванка отскакивает от стальной палубы и катится в сторону. Креститься некогда. Вяжем свои верёвочки, но на душе очень нехорошо! После того, как ошвартовались, и всё успокоилось, я нашёл на палубе приличную вмятину. Попади она в меня, и спиральки моего головного мозга были бы разбросаны по всему баку. Боцмана тоже трясёт: - Больше никаких пушек! Выброску я и сам могу метнуть не хуже любой пушки… Это верно. Мы часто посмеиваемся над страстью Валеры красить всё подряд, но боцман он отменный. Позор швартовки смыт, и мы дружно кричим врагам: - Колхозники! На шнурках тренируйтесь!... Выгрузку начинает другая вахта. Боцман зовёт меня в форпик, мол, надо помочь что-то перетащить. Понимая, что я спешу переодеться к обеду, он сразу добавляет: - На твоём месте я бы не отказывался. - Понятно! Всегда готов… Форпик всегда мне напоминает какой-то мальчишеский штабчик. Вход сюда только по приглашению и далеко не всем. Девчонок вообще не пускаем! Из укромного уголка Валера извлекает и ставит на верстак знакомый бидончик! Аромат дрожжей вырывается наружу. - На изюме! – с гордостью говорит лучший дракон на свете. Я неподдельно удивлён: - На изюме? Где взял? - Ну, где взял? Алуся дала! Одна дежурная кружка всегда рядом. Закуски бражка не требует. Пьём по очереди, а я начинаю: - Ладушки, ладушки…. Горьковатая жидкость ласкает стенки желудка. Уцелевший на швартовке мозг, замер в ожидании приятных мгновений. Боцман продолжает: - … где были? У бабушки…. Выгрузка происходит быстро. Работают все и без остановок. Вонючую рыбную муку по древнему обычаю выкидывает старший комсостав. И вот уже под самый конец, когда строп уходил под горловину, сверху меня кто-то окликнул. И кто меня зовёт? Этот голосок знаю только я. Конечно же это трюмовичок! Я помахал ему. Он снял свою ушаночку, у которой значок на месте звёздочки: - Лови на память!... Двумя руками в рукавицах я ловко поймал подарок. Но это же галлюцинация! В руках ничего не должно быть… Осторожно раскрыл ладони и увидел профиль вождя на красной эмали: «ВЛКСМ. Ленинский зачёт». Подумал, что надо снять рукавицы и уколоть ладошку иголкой застёжки, но сзади Чопык: - Дай посмотреть! Я сжимаю кулак: - Будешь ночью храпеть. - Не жмоться, дай… Опять осторожно разжимаю ладонь. А вдруг уже там нет ничего? Почему вдруг? Там ничего не должно быть! Но значок на месте. Чопык узнал его: - Это же Любин! Откуда он у тебя? С её груди сорвал? В трюме десять человек, и у каждого оказался свой вариант того, как Любин значок оказался у меня: - Она к нему в трюм ходит… - И он в угаре страсти сорвал его зубами… - Нет, это она сама рванула свой халатик… - И они упали на любовное ложе из «Ставриды для пушного зверя»… - Температура в трюме поползла вверх и достигла критической отметки. Ставрида зашевелилась… - Ленин покраснел и отполз дальше… Здоровые, взрослые мужики, продолжая бегать с паками, весом каждый из которых по 35 килограмм, раскручивают страстный сюжет только им известного фильма. Идиоты! И кому надо к доктору? Выгрузку закончили ночью. Быстро отвязались от базы, освобождая место другим. Сразу взяли курс на промысел. Когда закрывали огромную крышку трюма на траловой палубе, то сразу она не села. Обычное дело! Её надо ещё раз вирануть и ещё раз бросить. Вдруг я вижу, как Кандыбей присел на корточки и сунул левую руку под крышку… В этот момент крышка садится! Мой мастер Кандыбей в капкане! И что он будет себе отгрызать, если пальцев уже нет? Хорошо, что на лебёдке моряк не растерялся и сразу виранул. Не хочу смаковать кровавую сцену. Одно скажу, что пальцы несчастного раздроблены, но на месте. Зато я теперь точно знаю, кому надо к доктору. Опытнейший Кандыбей попался, словно зелёный салага. Удивлённо он смотрит на то, что было пальцами, и лопочет: - Я же только хотел проверить, насколько она не села… Доктор занят делом. Мы тоже заняты делом, замывая палубу от крови. Паштет облаивает пустые углы. Спрашивается, что ему надо? Ими просто кровь учуял? Паша-борода словно прочёл мои мысли: - Сейчас к сетевому трюму побежит. Там лаять будет. И точно - Паштет уже голосит там. Я тоже иду туда. Сетевой трюм очень удобное место для того, чтобы подремать, если время есть. Там сыро и тепло. Клубки талов аккуратно сложены почти до самой горловины. Паштет продолжает зло лаять в темноту. Я спрыгнул в трюм на тралы и присел. Жутко! Чувствую, что помимо меня тут ещё кто-то есть…. Точнее, что-то. Это что-то пытается завладеть моим разумом. Руки леденеют. Не могу побороть страх! Даже повернуться для того, чтобы вылезти обратно, и то страшно. Паштет поставил передние лапы на комингс трюма и злобно рычит. Затем отскочил, словно его ударили по морде. Страх на мгновение отступил, и я выбрался на палубу. Паштет тоже затих. Вспомнилось, что трюмовичок говорил мне его болгарское имя. - Жидко… нет… Живко! Последние сомнения в том, что трюмовичок - это игра моей фантазии, маленькими чёрными тараканами устремились к открытому сетевому трюму. Пёс завилял хвостом и потянул свою морду к моему лицу, словно хотел что-то сказать. Я присел и взял ушастую голову Живко-Паштета в ладони: - В трюме прячется Уа-Хо? Мы его победим, да? Пёс своими карими глазами поглядел в мои глаза и лизнул меня в нос… Собака – самое честное существо. Из воды океана Солнце показало свою макушку. Страхи развеялись, оставив волнение за мастера Кандыбея...

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ Новый наш рейс очень отличается от предыдущего. На место салаг-практикантов и прочих весёлых попутчиков пришли пузатые дядьки. Даже шутки - и те стали другими. Справедливости ради надо заметить, что стало спокойнее. Ведь многие глупости делались салагами только ради того, чтобы быть похожим на «настоящих моряков». К несчастью, быть заложником дурных примеров гораздо проще, чем трудолюбиво и терпеливо закалять свой характер. Боцмана тоже, словно подменили. Теперь ему не на ком было отыграться и не на кого было покричать. К тому же сказывался дефицит краски. Это был настоящий красочный голод! Кисти сохли в баночках, а вместе с ними сох его малярный талант. И вдруг, в эфире, нам кричат с «Воеводина»: - Краску заберёте? - А что даёте? - Два бидона шаровой и бидон белой…. Они ещё и спрашивают! Конечно, тем более, что боцман уже ждёт. Траулер «Профессор Воеводин» - это УПС, то есть, Учебно-Производственное Судно. Рыба им - дело второстепенное, главное - практика молодых матросов на длинных переходах. Рейсы по 3 месяца. Зарплата от рыбы вообще не зависит. Самая популярная просьба: « ..дайте мне порулить!...» Иное дело - мы. Нам рыба важнее даже, чем положение чернокожего населения Намибии, поэтому мы шлёпаем с тралом. Ваера за кормой и они под углом уходят в воду. Серьёзная вещь, между прочим! Его натирают специальной смазкой, не допуская ни малейшей ржавчины. Шлюпка с «Воеводина», который замер в дрейфе, легко догоняет нас и встаёт под левый борт. Кинули носовой и кормовой. Но стоило лишь заглушить двигатель, как посудинку стало отжимать от нашего борта. Со шлюпки кричат: - Эй, долговязый! Подбери носовой!.. Долговязый - это тралмастер второй вахты Семён Чепинога. Обнаглели, конечно! Но как подобрать этот самый конец, если мы на ходу, и шлюпку отжимает не майски ветерок, а огромная масса воды. Семён об этом почему-то не думает и с каким-то отрешённым выражением лица сбрасывает шлаги с кнехта. Натянутый до не могу носовой конец, освободившись, словно резинка стреляет в воду! Семён смотрит на свои руки – обожгло, конечно. Теперь шлюпку разворачивает в сторону нашей кормы. Горемыки пытаются завести свой движок, но он не заводится. Оказывается, и такое бывает! Вот, не заводится, и всё. Они нам опять кричат: - Отдавайте кормовой! Ближе всех к их кормовому оказался Паша-борода. Он тоже отдал… Мол, нам чужого не надо… Шлюпка, ударившись о борт, скользнула под транец, где струёй воды от нашего винта её направило точно под левый ваер. И вот, вся эта мыльница с тремя бидончиками краски и тремя идиотами прижата по миделю стальным тросом диаметром в 30 милиметров и всем бортом тащит за нами воду. Те, кто были на палубе, побросали свои дела и с интересом наблюдают эту картину. Ещё бы! Не каждый день такое увидишь. Всё это происходило быстро, ситуация – глупее не бывает. С моста никаких команд нет! Там, очевидно, тоже глазам своим не верят. Первым очнулся Янин: - Левую шлюпку на воду! Три человека ко мне! С моста запоздалым эхом: - Левую шлюпку на воду! Моториста ждать не стали. Гоша Чунинский прыгнул в шлюпку левого борта и сходу завёл двигатель. К нему поспешили ещё два матроса из рыбцеха. Когда они отвалили и уже разворачивались, прибежал моторист Жора с канистрой. С ужасным скрипом ваер пытается утопить свою добычу. Два моряка оказались на носу, а третий, побелевший, словно мел – в корме. На траловом мостике появились капитан и первый помощник. Зеваки стали заполнять шлюпочные палубы. Люба заняла самое удобное место на правой шлюпочной палубе. Она была одета в мой любимый халатик, а бигуди закрывал миленький зелёненький чепчик. Тральцы легко подошли к терпящим бедствие и сняли двух пассажиров. Тулип перебрался на их место. Третий, который был на корме, двигаться не хотел! - Друг, - закричал ему Тулип - Прыгай сюда! Друг оставался неподвижным. Помимо него, надо было думать, что делать со шлюпкой, которая вновь, грозно скрипнув, погрузилась в воду ещё больше. Впрочем, думать уже было некогда. Тулип встал на банку и закричал капитану: - На мосту! Что делать!? Елисеев молчал, и все молчали. Лишь только боцман знал что делать: - Краску снимите! Кто о чём и это он, конечно, в сердцах. Чёрт с этой краской! На гибнущей шлюпке замер человек и что с ним делать? Лезть через ваер за чужим другом особого желания ни у кого не было. Этому здоровому мужику гораздо проще перепрыгнуть к нам. Тем более, поводов сделать это у него было больше. Я не знаю, сколько всё это продолжалось, но всё происходило очень быстро. С моста ни одной команды! И тут Люба легко спустилась по трапу на палубу, бегом пересекла её и вскочила на крышку трюма, в котором хранится траловое железо. Теперь обзор поля битвы у неё был лучше, чем у остальных. - Тулип! – звонким голоском закричала она. – Прикрути шлюпку носовым к ваеру – мы подвираем, и она сама выскочит! - Не получится! Узел будет скользить! - Мы кинем ещё конец, ты прикрутишь его к узлу на ваере, и мы потянем одновременно - лебёдкой и турачкой! Вы поняли в чём идея? Это был единственный шанс. Боцман уже бежал с крепким капроновым концом. Паша-борода замер у ваерной лебёдки. Тулип вязал узлы на ваере и одновременно ругал того, кто замер на носу: - Пингвин! Ты примёрз? Двигай сюда! Пингвин не отвечал. Боцман, словно лассо раскрутил конец и метнул его Тулипу… Долететь он не успел! Скрип сменился хрустом, планшир шлюпки наших гостей треснул и ваер, словно ножом, разрезал пластиковый корпус до самого киля. Корпус резко повернулся на 90 градусов, показав нам свой киль. Примёрзший пингвин на корме по короткой дуге вылетел за борт. Через мгновение я его уже не видел. Кто-то успел кинуть два спасательных круга. Долговязый Семён проворно выбрал конец, который так лихо метнул боцман. Не хватало ещё того, чтобы он нам на винт намотался! Тулип прищепкой повис на ваере, но взобрался повыше. Он легко бы мог перебраться на наш траулер, однако бросать товарищей он не хотел. Повреждённая шлюпка вывернулась и освободилась. Теперь она бултыхается за нами на своём носовом, которым Тулип успел привязать её к ваеру. Люба мгновенно оценила новую ситуацию: - Валера, сбрасывай правую шлюпку! И тут с моста: - Вира трал! Паша-борода: - Люба! Вираем? Люба: - НЕТ! Повторяю, всё происходит очень быстро. Валера весь в мыле, но вывалил вторую шлюпку. Я и Жора с канистрой, буквально, прыгнули в неё. Саныч-второй штурман уже бежит к нам. В это время нашей шлюпке удалось снять Тулипа. Рискуя самим попасть под стальной трос, они сумели обрезать, ставший ненужным, конец . Люба махнула рукой: - Паша! Вирай! Траловая лебёдка загудела, наш дизелёк тоже затарахтел. Лишь коснувшись воды, на ходу отдаём гачки шлюп-балки. Лихо разворачиваемся и идём на поиски. Ура! Мы на свободе! Уже со стороны видим, как спасатели взяли на буксир обломки девятиметровой шлюпки и пошли в сторону «Воеводина». Почему с него никто не пришёл на помощь? Впрочем, кого тут спрашивать? «Сапун-Гора», вирая трал, тает за кормой. Волнение примерно 2-3 балла, но в воздухе и на воде очень много чаек. Я, как обычно, сижу на носу и всматриваюсь вперёд. Напрягать зрение, конечно, ещё рано, да и не видно ничего. Обсуждать капитана с его вторым помощником не хотелось. Тот тоже молчал. Жора открутил крышку бака и сунул туда нос: - Полный! – похвалил он сам себя. Второй штурман примерно вычислил точку, откуда надо начинать поиск. Нам приходится идти против волны, и брызги бьют мне в лицо. Жора Кокут молится на свой дизелёк! Забавный он молдаванин. Страсть, как любит анекдоты, но абсолютно их не понимает. - Жора, - говорю, - анекдот хочешь? - Конечно! - Бабка из деревни звонит дочке в город: «Есть две новости, плохая и хорошая. Начну с хорошей: дед перестал храпеть….» Жора напрягся! Потом не выдержал: - А плохая новость какая? - Дед умер! - Почему? Он храпеть перестал или умер? Саныч уже трясётся от хохота: - Жора, ты молдаванин или румын из пленных? - Какая разница! – отмахнулся Жора – Почему дед умер? Мы уже хихикаем оба! Жора обидится только в том случае, если ему не разжевать анекдот. И я жую: - Если дед храпит, значит, он дышит. Нет – значит уже не дышит. Теперь смехом зашёлся Жора: - Понял! И вот так каждый раз! Правда, анекдоты, те которые ему разжевали, он рассказывает очень хорошо. Наконец, второй даёт команду на внимательность. Ход сбавили, и мне стало проще стоять в полный рост. Ничего, кроме чаек, не вижу! Кричать нам или ему бесполезно. Выпавший мореман был без жилета, значит, свистка у него точно нет. Посиневшими губами много не насвистишь. Саныч тоже крутит головой. Ориентируемся он «Воеводину» - он так и лежит в дрейфе. Мы тоже заглушили дизель - может, всё же свист услышим или крик… Но, кроме гомона чаек, ничего нет. Завелись, прошли немного и опять заглушились. Штурман не мог ошибиться, хотя у нас нет ни компаса, ни прочей навигации. Ориентируемся по застывшему на приличном расстоянии «Воеводину» и времени. Мне кажется, что я выше стал ростом! Наконец, на волнах замелькали пятна спасательных кругов. Их, как и кидали, было два. Торчавший из них мореман что-то кричит и машет нам одной рукой. Тихонько подходим, но ничего, кроме мата, разобрать нельзя. Я ему очень даже серьёзно: - Будешь материться, мы тебя не найдём! – поворачиваюсь к штурману – Саныч, ты видишь его? - Нет, конечно! Поднимает рацию и делает вид, что на связи: - «Сапун», я шлюпка! Нет тут никого! Идём домой… Мореман опять же одной рукой молотит по воде, с трудом, но погребает: - Братцы! – кричит из последних сил. - Я тут! Вы что, шутите??? Я его опять со всей строгостью спрашиваю: - А ругаться будешь? - Нет, не буду! Хорош прикалываться! – и вновь мат до неба. Ладно, так и быть, простим богохульника, замёрз, поди. Выяснилось, почему он и махал нам, и грёб одной рукой. Оказывается, другой рукой он свои сапоги к груди прижимал! Ещё бы! Имущество казённое, не утонешь - так за утрату его на рее повесят. Первыми в шлюпку плюхнулись сапоги. Следом с трудом втянули их хозяина и подобрали круги. Моремана трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Сколько бы он смог продержаться? Часов семь-восемь, не больше. Конечно, если вода была бы теплее, то наш герой барахтался бы ровно до тех пор, пока не захотел спать. Вот тогда и началось бы самое интересное. Сняли с себя, что было сухого, надели на него, усадили возле двигателя. Всё! Идём к «Воеводину»… Потихоньку приёмышу легчает. Я к нему с вопросом: - Ты почему сам через ваер не полез? Испугался? Моремана ещё колотит, но видно, что жизнь возвращается в его тело. - Страшно, конечно! Руки - словно обморозил. Голова работает, думаю, сейчас быстро на нос перепрыгну, а пошевелиться не могу… Закурить дайте… Возможно, именно это и называется «сковал страх». А может быть, не только страх? После того, как участника заплыва вернули в родные пенаты, повернули в сторону «Сапуна». Жора опять полез в бак: - Надо долить… Глушим дырчик и наслаждаемся океаном ! Саныч предложил искупаться. Конечно! Мы, в конце концов, не ОСВОД - нам тоже за буйки хочется. Разделись до без штанов и плюхнулись в Атлантический океан. Я набрал воздуха, лёг лицом вниз и раскрыл глаза. Подо мною бездна! Интересно, бидончики уже на дне или ещё в пути? Не могу сказать, что вода тёплая, так что, мужику повезло. Потихоньку спрашиваю штурмана: - За капитана у нас теперь Люба? Саныч закрутил головой: - Я тоже ничего не понимаю! Елисей всех в ноль ставит, а сам не жирнее этого ноля. Зажрёт Любу… Старпом её защищать не будет. - Ладно, -говорю, - наше дело телячье. Пронырнул у шлюпки под днищем и вылез. Саныч - следом. Пропахший соляром Жора стал раздеваться: - А я тоже искупаться хочу! Штурман ему однозначно: - Ты чего нам тут стриптиз устроил? В душе искупаешься! Поехали…. На «Сапун» мы попали к ужину. Впереди четыре часа отдыха, затем восемь часов трюма. Перед закатом вышел на палубу и щурюсь на красный диск солнца. Может быть, вспыхнет зелёный луч? П-ш-ш-ш-ш… Солнце утонуло…. Луча опять нет…

ПРОМЫСЕЛ В районе промысла мы появились рано утром. «Сапун» поприветствовал всех коротким гудком, и начались трудовые будни. Правда, чувство такое, что, словно и не было этих шальных дней под красивым названием «межрейсовый отдых». Развернувшись по волне, привычно заняли своё место в срою. Таких, как мы, много, и всем нужен план. Толкотня неимоверная. Ночью огней – что в центре столицы. Штурмана и капитаны, словно извозчики одесских пролёток, с криком в эфире: «Поберегись, я еду!» гонят свои траулера к победе в социалистических соревнованиях. Все морские правила судоходства сводились к одному: «У кого трал за бортом, тот и прав». Самыми наглыми признаны мурманчане и калининградцы, самыми смешливыми – одесситы. Мы в этой толпе – самые героические! Все ругаются, а значит, заняты делом. Только с грузинского «Тбилиси» доносится: Гуламосквнили втироди Сада хар чемо Сулико? Говорят, что уже три дня поют. Очевидно, у кого-то день рождения. Наш кормилец трал замер на палубе, ожидая команды. Согласно обычаю, капитан должен лично вложить в куток бутылку водки и лично затянуть гайтян. Всё это за него сделал старший трал-мастер. Авторитет Елисеева стремительно падал, но это его не волновало. Тральцы привычно суетились, но ничего лишнего в этой суете не было. Паштет замер под лебёдкой и любовался работой своего покровителя Паши-бороды. Я, как и многие, стоял на шлюпочной палубе. Рядом, в своём чистеньком халатике, стояла Люба. Мой взгляд, попрыгав по палубе, перескочил на вырез халатика. Люба почувствовала это, и вырез стал больше. Я привычно хотел повесить взгляд на значок «ВЛКСМ. Ленинский зачёт». Но его не было! - А значок где? – вроде бы как безразлично спросил я, но только лишь затем, чтобы заглушить удары сердца. - Не знаю? – хитро улыбнулась Люба. – Потеряла, наверное… Трал радостно скользнул по слипу в родную ему стихию. Я свободен до тех пор, пока в трюм не пойдут первые паки. Цех тоже замер в ожидании – никаких сбоев не должно было быть, хотя все слегка волновались. Мастер Кандыбей заметил меня там, где я быть не должен: - Тебе делать нечего? Сейчас я найду тебе занятие… Только этого мне не хватало! Жаль, но мой круиз закончился. На выборку первого трала собралась толпа зевак. Как ни угрожал мне Кандыбей, но я был среди них. Долгожданный визг лебёдки: - Зззззззз-Ыть — перехват правой турачкой, и Паша бежит на исходную к правой турачке. - Зззззззз-Ыть — перехват левой. К левой турачке бежит Гоша Чунинский. Теперь он тралец, а я на его месте в трюме. Обидно! Но Гоша дольше моего ожиданием томился. - ЗЗЗЗЗЗЗЗ-УХ.. – трал на борту! Рыбы - не более тонны, хотя это сейчас неважно. Важнее проверка боевого духа личного состава и жизнеспособность железных механизмов. Тральцы колдуют с тралом. Развязали гайтян и теперь ищут то, что символизировало щедрый подарок Нептуну – бутылку с водкой. Наконец, Тулип распрямился. В одной руке он держал горлышко с пробочкой , в другой – донышко. Бутылка водки разбилась! Электромеханик Лосберг Леонид Генрихович оглядел качающийся горизонт своими обрусачеными, бывшими когда-то голубыми, арийскими глазами и поставил свой прогноз: - Рыбалки не будет. Можно ехать по домам. В этот момент я краем глаза заметил какую-то серую, лёгкую тень. Она быстро заскользила по палубе к сетевому трюму. Паштет, который стоял у неё на пути, взвизгнул и спрятался под лебёдкой. Тень юркнула в трюм, Паштет выбрался их своего укрытия и грозно рычал. Генрихович - старейший моряк нашего экипажа. В 1960-м он помогал капитану Алексею Солянику заработать второй орден Ленина, а в 1972-м принимал наш «Сапун» в Германии, так что, просто так он говорить ничего не будет. Он вообще, просто так никогда и ничего не говорит. Когда-то, при разговоре, я обронил, мол, Соляник бабник и женат два раза. Генрихович промолчал, а на следующий день затащил меня в укромный уголок и зашипел: - У тебя, салаги, ещё нос не дорос, чтобы о Солянике слухи разносить! И при мне даже имени его не произноси! Оторву всё лишнее – сикать будешь рядом с Алусей. Я, конечно, не испугался, но обидно стало до красноты. Генрихович на прощание уже миролюбиво добавил: - У моего капитана Соляника – на слове «моего» он сделал ударение - жену звали Светлана, и у его старшего сына тоже была Светлана. Вот и чешут языки, мол, одна моложе другой, и одна другой краше. Но не любовницу брал он в рейс, а свою жену. Всё понял? - Яволь, майн фюрер! – попытался я пошутить. Генрихович потрепал меня, словно этот самый фюрер по щеке, и усмехнулся: - Ушами мух не лови. А что вы думали? Суровый мужик… Но прав. Несмотря на нехорошие предзнаменования, рыбалка пошла! Тралы приносили добычу. Рыбцех её морозил. Паки сыпались ко мне в трюм. Я сновал челноком, забивая всё свободное пространство. Вот такой незатейливый процесс. Зато могилки с крестиками на моём календаре уже почти весь февраль превратили в кладбище усопших дней, Пёс Паштет нёс вахту с Пашей-бородой, не покидая его ни на минуту. Вскоре стало понятно, что Паштет по национальности болгарин. Выяснилось это неожиданно, но просто. Помните бидончик ракии, который болгары подарили нашему Валере Янину? Бидончик так и хранился в уютном форпике. Время от времени боцман тайком открывал его, наслаждался сохранившимся ароматом и закрывал снова. Про это прознали другие ценители волшебных флюидов и стали преследовать эгоиста: «Боцман, дай понюхать!...» И так было до тех пор, пока на запах не прибежал Паштет. Стоя возле люка боцманского убежища, он тоскливо завыл. Янин понял, в чём дело, и вытащил бидончик на палубу. Паштет тоже помнил этот аромат! Очевидно, пёс отстал от своего траулера, которым, несомненно, был «Пингвин». Бедняга бродил по причалам Пальмаса, пока не нашёл наш траулер. Своим открытием боцман поделился с тральцами. В доказательство он притащил ароматный вещьдок. Затем провели следственный эксперимент: открыли бидончик – пёс заскулил. Закрыли – пёс замолчал. Пока Паша-борода гладил собаку и приговаривал: «Бедный мой братушка», Тулип, в это время, убеждал боцмана в том, что именно сейчас этот бидончик очень хорошо подойдёт под бражку. Бражку мог поставить только тот, кто имел не только бидончик, но и доступ к сахару. У боцмана был и бидончик и сахар, но не было компании и он, конечно, согласился. В одиночку можно пить, что угодно, но только не бражку! Бражникам нужен коллектив. Носовой трюм это твиндек – то, что под палубой и, собственно, трюм. Если бегать по твиндеку, то бегаешь по решётке и видишь всё, что внизу. Зато внизу деревянные пайолы. По ним бегать приятнее. Паки скользят по жёлобу, я кидаю их на плечо и бегу выкладывать ровные рядочки. Можно петь, можно кричать – никто тебя не увидит и не услышит. Когда цех работал в нормальном режиме, то я успевал читать. В прошлый рейс я перед сном читал «Пан Володыевский» Генриха Сенкевича. Теперь усложнил задачу! Читаю «Огнём и мечём», но, стоя в трюме на морозе. Шесть паков я могу раскидать быстро, поэтому пока они прилетят – я читаю. «….От костра, дразня обоняние и аппетит, потянулся уже запах жареного. Солдат извлек мясо из огня и подал на оловянном блюде. Стали есть, а когда принесен был изрядный мех молдаванского вина…». Раскидываю шесть паков, глотаю слюну, читаю дальше и вдруг слышу: - А вслух? Машинально глянул в сторону трапа – нет никого. Но прямо передо мной, на том же самом паке, где лежит книга, прямо перед моим носом сидит маленькое существо… И что теперь мне делать? Упасть и закрыть глаза? Старичок –трюмовичок, - догадался я! Мне о них и раньше рассказывали. Думал, байки… Или я уже на всю голову поехал? - Ты кто? - тихонько спрашиваю, а самому кажется, что меня кто-то разыгрывает. Потихоньку руку протягиваю. Старичок, словно из воздуха, начинает дрожать и растворятся.. Руку убрал – опять появился. Я не шучу! Подобное видел Беня в катакомбах. Тогда все сказали, мол, надо меньше пить. А кто пил? Мы детьми почти были. Ну, не совсем детьми… Ну, выпили малость. Оглядываюсь по сторонам - нет никого! Трюмовичок сидит, улыбается: - Читай! Паков уже насыпалось, что читать некогда. Пока я бегал, трюмовичок взобрался на паки с «филе скумбрии». Её мало, и она сложена в стороне. Трюмовичок свесил с паков свои коротюсенькие ножки и смеётся: - Напарник твой колхозник, а не моряк. Малость качнёт и вся эта «скумбрия» завалится. Действительно, стопку эту Олег нагородил и действительно криво. - А ты раздолбай его! - не унимается существо. Я начинаю злиться: - Умник, откуда ты тут взялся? - В Пальмасе к вам подсел. И Живко к вам, тоже я привёл. Пёс ваш - его Живко зовут, а не Паштет.. Лицо Трюмовичка всё заросшее до самых глаз рыжей, пушистой бородой. Нос, словно маленькая картошечка, торчит из этого стожка. Всем своим видом он напоминал наших тральцов. Поверх тёплого свитера надет такой же, как и у них, жилет, и маленький нож болтается на боку. Его голову грела солдатская шапка-ушанка с опущенными ушами. И что я вижу?.... Там, где должна быть звезда, блестит значок «ВЛКСМ. Ленинский зачёт». Читать Сенкевича расхотелось. Кидаю паки, а сам думаю, что надо бы не паки таскать, а в больничку бежать. Причём, бежать вприпрыжку! Трёмовичок ручки за спину заложил, по инею сапожками похрустывает и тихонечко приговаривает: - Я у вас до первого перегруза и на другой траулер уйду. Уа-Хо тут у вас поселился. Всем уходить надо. - Что такое Уа-Хо? – спрашиваю, словно сам с собой разговариваю. - Дух такой! Он рыбу Ладумбы охраняет… Не даст вам рыбалки. А меня если поймает, то слопает и не подавиться. Так что, я на перегрузе на строп и – на базу. Там полно траулеров ошвартовано. Найду посудину поприличнее… Я молчу! Одна надежда на то, что всё-таки разыгрывают! Но как?? А бог его знает, как. Но, если розыгрыш, то начнёшь болтать, потом засмеют от пяток до макушки. Механически кидаю паки, а сам глазами по сторонам шарю… Кроме меня и Трюмовичка, нет никого! Не выдержал и спрашиваю тихонечко: - А кто такой Ладумба? - Не кто, а что! Племя такое африканское! Злобные там все, и духи у них злобные. Говорю же, дух Уа-Хо рыбу их сторожит. Чужих рыбаков запросто извести может! Намибия была рядом – рукой подать. Мы работаем на её шельфе. После недавнего введения двухсот мильных зон это называется «экономическая необходимость». - Нам разрешено работать у них в огороде! – возмутился я - Уа-Хо этого не знает! – мудро заметил Трюмовичок. – Не там вы трал поставили, не там! Время идёт, а у меня никаких вариантов! Зато получил ценный совет: - Если на хек работать уйдёте, то в нос его сложи. Его совсем мало будет. У вас теперь вообще всего мало будет. - А ты не каркай, а то дети каркушами будут. Старичок смехом зашёлся: - Каркушами? Это как?? - Каком кверху! Наконец, прилетел пак с нарисованным мелом огромным крестом. Это означает - конец вахты… Трюмовичка не вижу. Забрал книгу и медленно поднимаюсь по вертикальному трапу. Мыслей вообще никаких нет! Точнее, они, словно мошка, крутятся вокруг головы, но внутрь не проникают. Вышел в коридор, думаю, ну сейчас толпа смеяться начнёт. Но нет никого! В раздевалке – тоже всё, как обычно. Я понимаю, что услышав подобные рассказы, можно указать на меня и покрутить пальцем у виска. Но что-либо доказывать я не собираюсь. Тут маленьких нет, и сказки мне не заказывали. Одно я знаю наверняка – я верю своим глазам и доверяю своему разуму. Всё, что я видел, это физика, которую ни вам, ни мне понять не дано. Или кто-то думает, что люди тысячелетиями сталкиваются с подобным, но всё это выдумки? Пусть думают, если думать не больно. На 23 февраля нас поздравили стаканчиком винца, но я его отдал Тулипу. Тот молча его выпил. Я ему: - А что надо сказать? Тулип вытер рукавом мокрые губы и хитро воскликнул: - Дай ещё!.. Вот так и живём. Трал за бортом. «Сапун-Гора», неваляшкой переваливаясь с борта на борт, торопится догнать косяк скумбрии. Николай Кретинин уже связался с Пальмасом и обговаривает условия выгодной для нас сделки. Все чем-то озабочены, и все чего-то ждут. И только я, словно плыву по течению, понимая, что барахтаться – только силы тратить. Впервые я стал задумываться над тем, что такое Судьба.

ПАЛЬМАС -ЭКВАТОР Пассат, воспетый моряками всех времён, гнал нас на юг. Если в первое время ежедневно встречались чужие суда, то теперь океан привычно опустел. Попалась как-то двухмачтовая яхта, с борта которой полуголый человек что-то кричал и размахивал руками. Мы гордо поспешили мимо и позабыли его. Чего он кричал, быть может, воды просил, кто его знает? А, может, дорогу куда спросить хотел? Когда-то давно меня учили в яхтенной школе, что лучший способ определения места положения судна - это опрос местного населения. Если так, то прости, брат, мы не местные. Вскоре кружки в столовой стали попахивать парфюмом. Это хорошая примета и говорит она о том, что водка на борту стремительно заканчивается. А у меня была! К тому же, мой друг Вова Чопык все свои запасы, а это два литра «московской», отдал мне. Он бросил пить, и на это была ужасная причина. После недолгого его томления я узнал его страшную тайну. Вы не поверите, но Вова сам так и не понял, насладился он радостью интима со своей Галусей или нет? Он не помнил! - Тики переступив ридний пориг, и всё догори дригом! – жалился он на своём напевном. Очевидно, действительно, наболело. - Кумовья, кумовья кумовьёв, швагри, сусиди... всим треба було помацати мене, з усима треба було лигнути. Кожна днина ся починалася з гранчака, а як вона кинчалася, я й не памьятав. Аж пойхали вже на село до Галусиного татуня! Лучше б не йздили ... Писля другого келишка я и татусе сказав, що про нього думаю, и Галюня свое отримала ... Потим вся ця ридня, курва йх мама, по селу за мною з дриняками та штахетами... Бандеривци, ей богу. Разводом погрожуют. Живцем би закопав... прости мене, Господи... Вы поняли? Я тоже ничего не понял. Одно ясно, что «новорични свята» и новогодние праздники - это не совсем одно и то же. Получалось так, что Вова очнулся только на «Сапуне». Самое обидное для Вовы было то, что ежедневно он слышал упрёк: «мало привёз!». Галуся на одних только мочалках заработала не менее 500 рублей! Плюс два ковра, мохер и прочее традиционное барахло. И всё мало? И это не считая денег у кассы. Как потом, добавил вконец расстроенный Чопык: - Та, шо Галуся, шо её курва-мамка, готовы дупу подставить, лишь бы гроши хороши хтось дав... Вот такая любовь и не знаешь, кого больше жалеть. Когда я ему рассказал о своём походе к Лёле, ему полегчало. Девственники всегда поддержат и поймут друг друга. Вова просил сохранить тайну, и я, конечно, пообещал молчать! По странному совпадению к вечеру того же дня Николай Кретинин выдал в эфир утомлённым труженикам Южной Атлантики байку « а ваша Гала балованная». Я утверждаю, что именно он автор этого анекдота. Алкоголизм, как известно, лечится трудом! И что получается? Если этот труд во благо Родины, то алкоголики приветствуются? У нас они были в меньшинстве, но они всегда ярче серой массы унылых трезвенников и язвенников. Без этих верных слуг Бахуса было бы совсем скучно. Мне дали «матроса 1-го класса». Я просился перевести меня на палубу, но мастер Кандыбей был неумолим: - В трюм! Трюм – это одиночное заточение! Хотелось спросить -«за что?», но Кандыбей ушёл. Олег Скоморох – мой напарник. Два мера роста, вместо рук – грузозахватные приспособления, и он абсолютный флегматик. Было две вещи, которые Олег умел делать, это - есть и работать. Огромные трюма надо было привести в порядок. Прикинув объём работы, мой напарник предложил: - Пол-литра, и я всё сделаю сам. Впереди экватор! Все жили этим ожиданием. Олег, очевидно, решил «затариться». Отлично! Мой переход становится похожим на круиз. Где бы ещё взять белые шорты, тёмные очки и панаму? Я уже представил себя в шезлонге с коктейлем в руках. Фантазия притащила ещё один шезлонг, в котором томилась длинноногая красавица-блондинка… Наш лайнер покачивается на волнах, и я так себе думаю, скоро будут Багамы. - Милый, - голосом, полным любви, спрашивает грудастенькая. – А что нам подадут на обед? - Алусин борщ, дорогая… канифас тебе в задницу! Стоп! Это не я. Это мимо пробежал боцман. Очевидно, ищет кого-то. Я не понял, у кого-то тоже круиз? Главное, не попадаться на глаза Кандыбею, а чем себя развлечь, я найду. Мне и без шезлонгов будет хорошо. Кретинин забрал все мои деньги: - Я знаю, где их спрятать. Каюта для этого не подходит… Ему виднее. Доверие к нему было полным, а его коммерческая жилка меня восхищала ! Как-то после обеда мы с ним повисли на леерах и потихоньку строили планы обогащения. После его краткого курса о бриллиантах я усвоил их характеристики. «Очень хорошие» - это очень дорогие, и нам они недоступны. «Хорошие» - это дорогие камни. «Так себе» - это то, что нам надо. По утверждению Николая бриллиант известной фирмы качества даже «так себе» приносил прибыль больше, чем все клееные ковры, жвачка, мохер и пакеты. Наш объединённый капитал позволял приобрести камень «хорошего» качества. Пока мы ещё не знали, стоит ли это делать. Сошлись на том, что время покажет. В этот момент нас окликнул Юра-мукомол: - Ахтунг! Снимаю... С-чёлк… и мы остались в истории… Совсем забыл про Мукина и его фотоаппарат! Матрос-уборщик Мукин, точнее, Му-Мукин, старался держаться от нас подальше. Надеюсь, девчата Каневской были не сильно расстроены. Экватор совсем рядом! Замечу, что новому капитану не было дела до наших праздников. Даже на мосту он вел себя обособленно. Злые языки уже донесли, что рыбак он никакой. Не беда! У нас есть старпом и второй помощник. Чуть что, у Любы спросим куда бежать. Она ближе не только к кают-компании. Однажды, старпом, в тоске безрыбья, связался с «Пятигорском», который болтался на горизонте: - Привет, «Пятигорск»! Это «Сапун-Гора». Как там у вас рыбалка?...приём.. В ответ эфир грустно прошелестел: - Привет, «Сапун»! Нет ничего… Так, мелочь одна. Люба через оптику пеленгатора изучила наших конкурентов и тут же донесла старпому: - Врёт! У него мукомолка на всю трубу работает! Давай, к нему поближе… Понимая, что спорить с женщиной, это дело дурное, старпом последовал её совету. К вечеру мы были с полным тралом скумбрии! Я бы и не догадался. Конечно, если есть что на муку перекручивать, значит, есть и что морозить. Вот что значит, женская логика… Тем временем весёлый пассат становился слабее, а солнце взбиралось всё выше и выше. Разрезаем параллели «конских широт» и упираемся в жирную линию экватора. Нептун, встречай! ЭКВАТОР Я, как и полагается активному комсомольцу, принимал самое активное участие в подготовке к празднику. На палубе суетились тральцы. Необходимо было соорудить и трон Нептуна и купель.Одно дело - соорудить, а другое - найти то, из чего это всё сделать. И находили! Проще было с инструментами инквизиции. Огромные алебарды, страшные ножницы и колодки парикмахера томились в ожидании грешников. Игральные карты из линолеума, огромные секиры, рога и хвосты были изготовлены давно. Всё это накапливалось от праздника к празднику и хранилось в многочисленных каморках боцмана. Это словно ёлочные игрушки в обычном доме, которые накапливаются годами. Коллекцию нашего сезона пополнили ужасные черепа, вырезанные точилой-Толяшиком из пенопласта спасательных жилетов. И пускай в трудный час кому то не хватит этих трёх жилетов, зато у нас есть прекрасный реквизит! Будем считать, что черепа - это черепа именно тех, кому не хватило… И кто знает, может быть те, кому хватило, им позавидуют. В конце концов, в любых неприятностях можно найти хорошие моменты. В спектакле были заняты все. Нехристей было человек пятнадцать, не больше. Я был среди них, хотя, экватор уже пересекал, но пересекал с юга на север. По закону, такое пересечение, действительным не являлось. Рыбцех превратился в закулисье. Точнее, в уборную самобытных актёров плавучего театра. Тут наряжали чертей и прочих. На столе упаковки стояло эмалированное ведро с вином, которое неплохо стимулировало творчество. Отличной гуашью я покрывал тела чертей страшными татуировками. Как ни странно, настоящих татуировок на отсыревших шкурах волков было мало. Только у ремонтного механика на плече красовались якорь со штурвалом, акулы с русалками, а сверху висели огромные буквы: «ЕМРПТ». Всё это обозначало: «Ейский Морской Рыбопромышленный Техникум». Труднее всего было разрисовать Мишу-завпрода. Недаром его называли «мохеровый». Густая растительность покрывала почти всё его тело, лишь круглый живот напоминал поляну среди сказочного леса. Мне этого хватило! И вот, Миша с гордостью понёс свой живот на палубу. За ним потянулась остальная нежить. Пёс Паштет, завидя всю эту толпу, напоминающую дикое африканское племя, зашёлся лаем! Правда, как только вислоухий понял, что его покровитель и кормилец Паша-борода находится среди этих самых рогатых дикарей, весь собачий гнев обрушился на нехристей. Момент, надо сказать, волнительный! Я дрожал не менее других грешников, и не пёс тому причиной. Надежда была на то, что личные связи с чертями давали надежду на лёгкую смерть. Нептун, в миру технолог Наприенко Вячеслав Трофимович, с грозным видом восседал на троне. Рядом находилась Русалочка, в которой не трудно было узнать Любу! Её лягушачья мордочка и болотно-зелёные глаза, как нельзя лучше, подходила для этой роли. Эту пару властителей океанов и морей охраняла стража. Если мы пили лёгкое, перемороженное вино, то Нептун и особо к нему приближённые пили более крепкие напитки. Находиться неподвижно на солнце им было сложнее, поэтому стража не держала свои ужасные алебарды, а висела на них. На доклад к Владыке был вызван капитан Елисеев. Проще - Елисей. Без особой радости он встал в мазутную лужу перед троном и забубнил обычное приветствие. Елисеев был из тех, кто не становится старым, а рождается таким. Он и в детский сад ходил старым. Нептуну такой унылый доклад явно не нравился. Если так и дальше пойдёт, то, считай, праздника не было. Владыка ударил трезубом о трон, неожиданно прервав монотонного: - Капитан! Дай-ка мне свои часы! Елисеев удивился, но в желании скорее закончить спектакль молча снял и протянул Нептуну свои огромные котлы. Нептун потряс их, приложил к уху и кивнул чертям: - Я пока подержу эти часики, а вы, черти, окуните в купель морехода! И затем пускай он посохнет в тенёчке. Черти словно ждали этого! Они подхватили капитана и поволокли в купель, которая была сделана ближе к корме из огромного куска брезента. Я заметил только мелькнувшую над рогатой толпой огромную, белоснежную фуражку… Капитана больше у нас не было. Первый помощник, который стоял в первых рядах, боком, боком, но перебрался на более безопасную, шлюпочную палубу. И понеслось! Все поняли, кто тут главный. Владыка грозно заговорил: Моряки вы неплохие, Знают все, что вы лихие, ОкиЯны и моря, Бороздили вы не зря … Только, чтобы дальше плыть И с Удачей рядом быть, Чтоб нигде не утопиться, Надо бы вам окреститься! Тут он обратился к Подхалиму: -Список «нехристей» готов?Подхалим угодливо и громким шёпотом: - Конечно, конечно, мой господин!Владыка выдохнул: - Всех крестить без лишних слов!... Лучше один раз выпить, чем сто раз понюхать! Перед троном Нептуна была налита огромная мазутная лужа, куда нехристей ставили на колени. Явиться в обносках или в грязном тряпье считалось моветоном! Скоморох не внял предупреждениям, в результате чего, черти затащили упрямого в его же каюту, перерыли весь его чемодан и приодели, словно жениха на свадьбу. Что было дальше с костюмчиком, не трудно догадаться. Нептун задавал всем один простой вопрос: «Зачем ты сюда явился?». В ответ лопотали кто что! Трал-мастер Семён Чепинога, который шёл первый свой рейс, пытался всех убедить, что ищет романтику. Когда его подвели к чистилище, он безусловно понял, что находится на верном пути! Согласитесь, очень романтично проползти через чистилище, в то время, как твои, так сказать, романтики-товарищи щедро поливают тебя отработкой масла нашего главного дизеля. Чопык решил схитрить и загнул речь о любви к Родине! Черти, сообразив, что это надолго, оттащили его к парикмахеру. Не сразу, но многие заметили, что вывеска: «Паликмахер Елисей! Стрижка-брижка и завивка волосей!» задевала самолюбие нашего капитана Елисеева. Парикмахер Кандыбей в халате, который напоминал халат мясника, ставил грешника опять же на колени, придавив его шею колодками. Голова несчастного посыпалась мукой и смазывалась литолом – стрижка готова. Следующий! Колодки клацали вновь. Крестильный конвейер набирал обороты! Все участники этого процесса знали, что им делать. Если не знали, то им подсказывала Русалка: - Черти! Напомните мне ширину палубы в спичках! И вот уже очередной горемыка с дрожащими руками под присмотром злобного чёрта ползёт по палубе со спичками. Знаете, сколько? 340… не считая поломанных. - Черти! – опять звенел нежный голосок. - А кто у нас сегодня катает яйцо? И тут же кто-то катит варёное яйцо носом…Между прочим, очень страшное испытание. Не верите – попробуйте. А знаете, сколько полосок на тельняшке? Я насчитал 64.. И не угадал! Их две – белая и чёрная. Хуже, когда Русалка захочет конфетку! Тоже древняя казнь. Конфетка спрятана в большой миске с мукой. Грешнику заламывают руки назад, и он зубами должен найти сладость. А если поиграть вам огромными картами на животе? А как вам печать на ягодицу: «Годен. Нептун», деревянной киянкой? Вот такие шуточки у взрослых людей. Меня окрестили быстро, хотя детские счастливые годы растревожили мою память. После купели я стал обычным зрителем. Паштета пришлось привязать! Он тоже вошёл в роль и серьёзно грызанул за штанину одного из нехристей. Пёс обиделся, но смирился. Пострадавшего «полечили» стаканом вина. Пусть ценит! Других лечили стаканчиком забортной воды. Издевательства можно выдумывать до бесконечности. Тут всё зависит от количества духовного стыда нашей совести. У нас этого не было. Точнее, может быть, всё это было, только мы не знали, как всем этим пользоваться. Жаль, конечно, но надо было уложиться до праздничного ужина. Алуся оказалась гвоздём программы! Глядя на вакханалию, которая творилась вокруг, Алуся поверила в реальность происходящего и сама грохнулась на колени перед уже хмельным в хлам Владыкой: - Товарищ Нептун! Христом Богом прошу, помоги мне найти мужа доброго! Сын у меня, шесть лет! Говорит, мамка, домой без нового папки не пущу… Черти на мгновение отвлеклись от своих жертв! Тот, кто катил носом яйцо, воспользовавшись замешательством, быстро разбил его, отчистил и съел – яиц больше не было. Нептун не растерялся: - Дочь моя! – с любовью в голосе затрубил он. – Встань и покажи моим чертям-мОлодцам прелесть тела твоего молодого! Алуся подскочила и рванула пуговицы своего халатика… Перед замершей толпой разрисованных и одуревших идиотов в одном купальничке стояла, пускай не красавица, но стройная молодая женщина. Ладошками, перепачканными мазутом, она поправляла прядь своих светлых волос. Её коленки тоже были в мазуте, и я с грустью ожидал смех… Да, она хотела замуж, и что в этом смешного? И что смешного в том, что она хотела найти того, кто станет отцом её мальчику? Баба просит себе бабьего счастья, что в этом удивительного? И у кого его тут ещё просить? Конечно, у Нептуна…Русалка, очевидно не желая лишней конкуренции, топнула ногой: - В купель её! Звездочёт-Тулип очнулся первым! Он бросил свою картонную подзорную трубу, подхватил на руки Алусю и вместе с ней кувыркнулся в бассейн. Вода вскипела! Через мгновение на палубу мокрой тряпочкой вылетел Алусин лифчик. Рядом - мокрой жабкой шлёпнулась сама Алуся… Быстро подскочив, с криком: «Дураки вы все!» она шустро пробежала через толпу. Следом, размахивая трофеем-лифчиком, в мокрой островерхой шапке со звёздами, скакал Звездочёт-Тулип: - Алуся! Любую звезду с неба достану, только дай... Что должна была Алуся дать Тулипу, история умолчала…Я знаю точно, что Тулип ничего от неё не получил. Может, звёзды мелкими оказались? Впрочем, кто получил и что, вы уже знаете. Как говорится, праздник продолжился за столом. Самое вкусное было сделано руками Анны Гавриловны и её помощницы Алуси! В условиях, когда не «сделаешь» базар», они творили чудеса. Сухое вино помогла быстрее позабыть обиды на чертей. Пили и знали, что уже долго его нам никто не нальёт. Увы! Мы спешили на юг, где десятки таких же, как наш «Сапун-Гора», цедили своими тралами воды Атлантики. Тоненькие ниточки параллелей продолжали рваться под напором форштевня . Мы, по дуге планеты скатывались от родного дома всё дальше и дальше. Впрочем, где у меня этот родной дом? Сейчас он у меня под звёздами Южного Креста.А где он у меня будет завтра? Внутренний голос шепнул: «Под звёздами Большой Медведицы…»Не поверите, но я к нему не прислушался… А зря! *

СОЮЗ-ПАЛЬМАС Своих тружеников морей я удачно перехватил в Москве. Признаться, очень трудно эту серую, пропахшую алкоголем, гудящую толпу назвать "комсомольско-молодёжным экипажем". Такое впечатление, что люди едут на лесоповал. Дело в том, что я-то прилетел, словно белый человек, самолётом, в то время, как остальные добирались поездом. Вот и угадайте, что было, если почти восемьдесят мужиков сутки тряслись в двух плацкартных вагонах? Ко всем бедам были дни старого Нового Года. Ещё одна беда была в том, что на посадку мы шли с рыбаками одесской «Антарктики». Их тоже было восемьдесят человек, и они тоже приехали в Москву в двух плацкартных вагонах. Началось повальное братание! Так как их траулер был близнецом нашего, то первыми породнились мотористы и механики. На всех судах их связывает безграничная любовь к испарителям-опреснителям, насосам и гаечным ключам на «13». Вал гребного винта был их общим Богом! О нём они говорили с ужасом и великим уважением! Штурмана обменивались картами и прочей ценной информацией о далёких, туманных берегах. Между прочим, в Пальмас мы пришли по самодельной кальке. Мой друг и сообщник Николай Кретинин, несмотря на свои метр шестьдесят, на коллег-радистов смотрел свысока. Живая легенда эфира! Азбука Морзе уже умирала, но для Николая она осталась родным языком. Я сам был свидетелем того, как он одновременно травил анекдоты и, работая на ключе, передавая скучные радиограммы, типа - «скучаю-люблю». Простым же матросам приходилось обмениваться тостами и легендами про бордели, которые он в глаза не видели. Салаг было мало. Причина, как я говорил ранее - зима! Задача капитанов была прогнать всё это стадо через посты контроля, сохранив поголовье. На магнитной рамке звенели все, но громче всех и веселее звенел Жора Кокут. Он вытряхнул карманы, снял ремень с огромной стальной пряжкой, но рамка не унималась. Когда высказали предположение, что всё дело в чугуне головы, Жора обиделся и снял ботинок. Вся подошва была утыкана канцелярскими кнопками! - Чтобы не стёрлась! - пояснил молдаванин. Весь мой багаж - это небольшой дерматиновый чемодан и солидный, добротный, кожаный портфель, забитый бутылками с «общей» водкой. Члены боцманской секты имени Бауса, куда входил и я, купили её в складчину возле киевского вокзала и теперь носили портфель по очереди. Чопыка тоже несли по очереди! На контроле девушка в форме охнула: - И куда вы его такого?.. Чопык, стараясь держаться на своих ногах, гордо ответил: - За граныцю... Молодец! Доказал таки, что не мёртвый, и не соврал. Помимо водки в портфеле, в кармане моей, демонстративно расстёгнутой куртки, притаились деньги, причём, не только советские. Всё внимание таможни привлёк портфель, хотя убедить наследников Павла Артемьевича Верещагина в том, что это «общее», было нетрудно. К тому же, им самим не терпелось скорее запихать нас в самолёт и помахать на прощание ручкой. И вот, на радость всем «Дуглас» проглотил всех и поднялся в воздух... В салоне стоял пьяный гул. Пустые бутылки гремели под ногами. Курили почти все, но вентиляция работала исправно. Одесситы наперебой травили анекдоты и делились своими морскими байками. Особо азартные становились на кресло и выдавали публике свои монологи и репризы. Мы выступали в роли зрителей, хотя пили все одинаково. Капитан Елисеев, который сменил нашего прежнего кормчего, пытался составить «список пьяных». Первый помощник с иронией поглядел на него и протянул «список экипажа»: - Вычеркните себя и меня, остальные - в списке!.. Концерт одесской траловой самодеятельности продолжался. Молоденькая стюардесса, отбиваясь от рук тружеников моря, в ужасе пробежала по салону. В ночном Мадриде, куда мы сели на дозаправку, нас никуда не выводили. Даже трап не подогнали! Духота и кислородное голодание клонило в сон. Люк открыли, но этого было явно мало. К тому же, после того, как наш ремонтный механик, чуть было не выпал из него, и этот доступ кислороду перекрыли. В салоне становилось тише. Стюардесса, набравшись храбрости, ещё раз пробежала в хвост и обратно. Гул одобрения в последний раз вырвался из мужских лёгких, и всё стихло. Вернее, теперь воцарился храп! Я, хотя почти не пил, тоже потерял сознание... В конце концов, глубоким вечером, оказавшись на палубе родного «Сапуна» не все и не сразу, постепенно приходили в себя. Спрашиваться, зачем я уезжал? Взял бы пожарную вахту и пожил спокойно тут, "межрейсово" отдыхая. Обновлённый экипаж стал гораздо старше. Моих сверстников почти не было. Зато на трапе нас весело облаял вислоухий пёс! По словам подменной команды, он пришёл сам, притащив с собой пустую банку из-под паштета, которая служила ему миской. Миску ему нашли настоящую, а в память о прежней банке пёс получил кличку Паштет. На прощание подменники пояснили: - Паштет - опытный моряк! Гадит только на слипе!.. Пёс никому не мешал. Тем более, что в Союз мы будем возвращаться своим ходом. Ночь прошла спокойно, но рано утром мы поняли, что нет портфеля! Боцман вздохнул и мудро заметил: - Семь нянек — ужин без водки! Думаете боцман что-то ещё сказал? Нет! От понесённой утраты он онемел. Очевидно, столь ценный груз мы забыли на причале. Какой теперь смысл, в поисках виновного указывать друг на друга пальцем? Общая беда, естественно, сплачивала, но не грела. Обходить акваторию порта очень далеко, да и, после того, как с таким трудом нас загнали сюда, на берег никого не выпустят. Мне было очень жаль моих друзей, хотя с другой стороны, я был рад такой пропаже. Огорчал лишь Чопык. Ему было очень плохо. Глядя на него, другим становилось ещё хуже. Все мечты о приятном переходе в район промысла рухнули. Именно сострадание, а не тяга к спиртному привели меня на порог каюты первого помощника.: - Геннадий Андреевич! - решительно начал я. - Мне нужна шлюпка! После последних ярких клоунад моя клоунада показалось самой яркой! Однако, смеяться и аплодировать сил у него не было. Я не сдавался, на ходу придумывая гвоздь программы: - Геннадий Андреевич! Дело касается Вас... Комиссар понял, что сейчас ему будут врать, но «маузер» пока не вытаскивал. И я стал врать, и врал я отчаянно! Однако, в любой бочке вранья должна быть ложка Правды. И она у меня была! Дело в том, что Мой Дед, у которого я отъедался и отмывался все последние дни, воевал вместе с молодым отцом моего помполита. В одной из книг своих мемуаров он упомянул его. Книга, конечно, тихонько лежала в моём чемоданчике, ожидая Майских праздников. Именно тогда я хотел вручить её нашему комиссару! И сейчас она была той самой правдой, которая служила делу лжи. Согласно моим словам, этот подарок находился именно в портфеле. О водке, разумеется, не было ни слова. - Дед мне не простит такую потерю! - чуть ли не со слезами продолжал я.. Варочкин механически отбивался: - Неужели ты думаешь, что портфель с книгой и прочим добром до сих пор на причале? Целая ночь прошла.. «Да что там с книгой!» - подумал я. – «С водкой!..» Вслух, конечно, сказал другое: - Вот и проверим честность заложников капитализма и сделаем это ради памяти о Вашем отце! Чувствуя, что первый помощник уже дрогнул, я искренне произнёс: - Геннадий Андреевич! Вы же мне, словно отец родной! Что называется, выстрел в самое сердце. Я не удивлялся своей наглости, а наслаждался её. Очевидно, всё же не сострадание, а дух моего авантюризма искал выход и начинал с мелких проделок. Так сказать, разминка перед более весомыми аферами! Варочкин был тронут! Безусловно, он знал имя моего деда, но не думал, что это именно Мой Дед. Иное дело было с моим отцом, который в любом моём личном деле занимал особое место. С Моей Мамой мне было проще. В жизни она была под другой фамилией. Но все эти фамилии, громкие и не очень, сущая ерунда! Главное было то, что Геннадий Андреевич - помполит всего лишь по должности. По жизни он настоящий моряк и мужик. Если и судил кого, то только за дело, всегда стараясь быть на стороне простого моряка, ничуть не пугаясь обвинений в «дешёвом авторитете». К слову сказать, злосчастный портфель мне тоже был дорог, как память. Это портфель моего отца. Та что, найти его заинтересованы были все. И вот, шлюпка захвачена! Сонный, бессменный лодочник Жора Кокут быстро переправил меня к причалу и там, за маленькой, непонятной будочкой, я нашёл нашу пропажу... Очевидно именно боцман, метя территорию, забыл её там. Не веря своим глазам, я щёлкнул замком. Фольга пробок напомнила о тоске по Родине! Вернувшись с победой, после тёплого приёма воспрянувших духом товарищей, я вытащил припрятанную в чемодане книгу и сразу после завтрака, вручил её комиссару. Тот с трепетом перелистал её и, увидев фотографию своего молодого отца с кубарями на петлицах, замер! Мне было стыдно, но именно наличие чувства стыда, говорило о том, что я не конченный подлец. Надеяться на то, что такое полезное качество придёт с годами, тоже не хотелось. Безусловно, если враньё раскроется, то для главного члена партии траулера Сапун-Гора» я стану личным врагом. Он не просто расстреляет меня из своего «маузера» презрения, он сожжёт меня огнём своего гнева, а пепел будет развеян над Атлантикой. Впрочем, зачем думать о том, что будет, если... Из динамиков вырвался знакомый и родной голос второго помощника: - Баковым на бак, ютовым на ют! По местами стоять, со швартовных сниматься!.. Наконец-то, - подумал я и поспешил на нос траулера. Там уже Валера Янин входил в образ злого боцмана-дракона: -Давай, давай, моржи беременные! Шевелите ластами! Поди, забыли уже, что значит держать в руках настоящий конец?... Как давно я этого не слышал! Сапун-Гора» вырвался на простор Атлантики. Паштет весело лаял и носился по палубе. Тралы, пока ещё сухими, но уже заползали по палубе. Свежий воздух выветривал остатки паров алкоголя из моих лёгких. Впереди было 178 суток рейса, и это означало, что новые 178 крестиков появятся на кладбище моего календаря. Наконец-то, жизнь вошла в привычное русло и, наконец-то, я ем Алусин борщ! Я знаю, что скоро говорливая Люба будет вновь, полулёжа на столе, помогать мне рисовать стенгазету, томно приговаривая: « И вот эту буковку поправь... и вот эту...». Я дома, я счастлив. До свидания, Пальмас... *

ПАЛЬМАС-СОЮЗ В утробе самолёта было непривычно тихо. Шум Пальмаса , ещё был слышен, но двигателям становилось всё легче и легче заглушать его. События последних дней были свалены в кучу, в которой ковыряться не хотелось. Пожалуй, надо заметить, что вольница тралового флота была главным его преимуществом перед флотом советской торговли и прочими. И сказать, почему? На палубе траулера нет тёплых мест. В то время, как матросы торгаша ходили строем и стояли навытяжку перед первым помощником, любой тралец мог послать и строй, и помощников далеко за горизонт. И посылали! Впереди нас ожидала таможня, окошко кассы и Новый Год. В полудрёмном состоянии летим навстречу рассвету. Наконец, море огней Европы сменил мрак просторов Союза, и шасси коснулись родной полосы. После летней погоды Канарских островов нас встречала русская Зима - минус двадцать, а местами и больше... Здравствуй, Родина... Однако, на Родину с первого раза мне попасть не удалось! Фотография в паспорте моряка не соответствовала возмужавшему оригиналу. Молодой пограничник долго сопел и крутил мой документ. Затем пришёл майор и тоже стал сопеть. Сердце застучало азбукой Морзе: «А вдруг на пустят?..» Пришлось звать капитана, но нашего! Ему сухо и по-майорски строго был задан вопрос: - Это ваш человек? - Да... - А почему он не похож на фотографию? Капитану пришлось сказать правду: - Стал настоящим моряком! Пограничники поверили, и я вздохнул с облегчением. Повезло! Пустили таки... Аэропорт «Шереметьево», прогремев за спиной железным занавесом, надёжно защитил нас от мира капитализма. После таможни пришлось вздохнуть ещё раз. Впрочем, сказать, что был таможенный досмотр, я не могу. Мы протащили свои баулы через все преграды – вот и весь «досмотр». Экипаж превращался в стадо продрогших граждан, где все думали каждый за себя. Приказы начальства заменили просьбы, и к этому все привыкли быстро. Кто жил где-то поближе, сразу уехали. Дом Моей Мамы тоже был рядом, но в данный момент он был пуст и заперт на огромный замок весом в три года. В джинсовой курточке, боцманских сандаликах я стоял у входа в аэропорт и вдыхал морозный воздух. Краем глаза заметил Кретинина, который по снегу в таких же сандаликах, бежал к чёрной «волге». В руках у него был пакет с изображением Канарских островов. Морозный озноб колотил моё тело, но любопытство колотило сильнее. Через десять минут Николай бежал обратно, но уже без пакета... В самолёт на Симферополь мы попали только к вечеру. И конечно, не без приключения! Бежать к лайнеру мечты пришлось через всё взлётное поле. Вот и представьте, как толпа полуодетых людей с баулами бежит по морозу в минус двадцать, не меньше. Зимние куртки были только у самых умных. Умных было мало! На трапе стояла очаровательная стюардесса в тулупе. Увидев нашу орду, она не дрогнула: - Назад! На трапе не более пяти человек!.. Очевидно, именно таким тоном предупреждали: «Шаг в сторону, прыжок на месте...попытка к побегу...». На мгновение все замерли, но капитан, прогромыхав на вершину трапа, обратился к нам с пламенной, но короткой речью: - Ребята, что вы слушаете эту суку? Вперёд!.. Совершенно верно, зачем нам слушать сук? Вперёд, конечно! Круг замкнулся - я вновь в Севастополе. Привычный ритм жизни был уничтожен! Пропитание приходилось искать самостоятельно. Всё чаще найденная еда оказывалась чьей-то закуской. Что делать с такой свободой, я не знал. Рядом остался только Чопык. Вскоре помятые свободой члены экипажа «Сапун-Гора» вновь собрались в тесной коморке кассы! Сначала из окошка в стене вылетала ведомость, в которой надо было расписаться, затем вылетали пачки денег. И только после кассы я понял, что мой первый рейс завершился! Вокруг никого не осталось.. Зима в Крыму радовала свежей прохладой, хотя мороз был уже не страшен. В валютном я приоделся, хотя вопрос с обувью был не решён. Ботинки офицера советской армии, альтернативы которым я не нашёл, ожидали меня в Одессе. Что такое «валютный магазин»? Это своеобразная ВДНХ капитализма. Что такое чеки или, проще, боны? Это своеобразная оплата трудодней пахаря моря. Как их приравнивать к рублям, я не знаю, но, к примеру, куртку, настоящую японскую «Аляску», я прикупил за 15 бонов. Тут же бутылка Армянского коньяка, которая стоила чеками 1 рубль 50 копеек. Сигареты «Мальборо», «Кент», «Данхилл» и прочее заморское счастье в никотине - от 20 коп. за пачку. То есть, у меня на руках были какие-то бумажечки, жить с которыми было приятнее. Вот такой вот «коммунизм». Выйдя из магазина я встретил Николая Кретинина. Коньяк у меня был, и разговор под него тоже был. В уютной «стекляшке» после первой же стопки я задал вопрос, ответ на который знал: - «Картье», как я понимаю, был в «Колумбе»? Мой друг ответил именно то, что я и ожидал: - Холмс, и как Вы догадались?... Никаких особых секретов не было. Николай был из тех людей, которые легко говорили «да» или «нет». Имелось, конечно, маленькое нарушение закона. Но, простите, если раз в полгода кто-то побеспокоился о себе больше, чем о Родине, то где тут что-то страшное? В море уже через месяц понимаешь, кому можно доверять, кому — нет. Безусловно, если тайну хранит один — это тайна. Если её знают двое — это уже афиша на тумбе. Однако, в таких коллективах как у нас, главное знать, кто эти афиши расклеивает. А таких мы знали! Через час, когда мы вышли из кафе, я уже понимал, что таскать через границу ковры и мохер - это удел тех, у кого кость мозга не позволяет придумать более интересного занятия. На прощание Николай добавил: - Ты не представляешь, как много тех, кто желает иметь с нами дело, и как мало мы им можем дать... С этой минуты мы были сообщниками! То, что между «сообщником» и «подельником» весьма тонкая грань, понималось, но не обсуждалось. Всё на этой планете относительно, и всё под контролем. Сами посудите, что такое золото? Если на кольце есть бирка магазина – это «золотое изделие». Если бирку вы срезали – это «золотой лом». Если, не дай бог, сплавили красоту в бульку, а сделать это проще, чем вы думаете – это уже валютная ценность. Номер статьи напомнить? По объявлению на столбе, без лишнего торга и сожаления я загнал свой ковёр за 500 рублей. Под валютником, опять же без сожаления, распихал всё прочее барахло, оставив только чеки. Через два дня я их продал, но уже под другим валютником - в Одессе. Что ни говори, но "Аэрофлот" - это удобно. И в этой милой Одессе, я впервые взял в руки американские доллары. Новый, 1979-тый, год я начал встречать у Моего Деда, по линии Моего Папы. Впрочем, к нему я только заскочил, поздравить. Уже минут через двадцать обронил на прощание дежурное: «я к тебе ещё зайду…» и опять был на улице. Трофеем набега были зимние армейские ботинки. Счастье - это когда у всех мужиков один размер! К кому зашёл – того и подраздел. Главное, не давать своего! Непосредственно Новый Год я встретил на Пионерской в кругу своих родственников по линии Моей Мамы. Перемешивать родственников этих двух линий было опасно и вредно для нервной системы. Вообще, я не хотел бы заводить рассказы о своей родне, поэтому многое пусть останется, как говорится, недосказанным. Новый Год шумел тостами и взрывался хлопушками по 6 копеек. Стол умирал от скромности! Поразил салат «бедность» - красная икра с мелко нарезанным луком. Что ни говори, а хорошо, когда тётушка работает на базе снабжения флота! Часа в три ночи племянница пяти лет притащила собаку с улицы и, показывая ей ручкой на толпу одуревших взрослых, громко объявила: - Герда, посмотри, это люди!... Утром я сбежал от этих людей на Пишоновскую, где надеялся окунуться в нежность своей давней подруги. Досада, конечно, но подруга, как оказалось, была не просто замужем, а уже и на шестом месяце беременности. С нежностью явно не везло! Зато на Вегера, во дворе возле конечной «пятого» трамвая, я нашёл другого свидетеля моего детства — Александра Бенинского. Если быть совсем точным, то он на год старше. Но именно с ним мы впервые научились обмениваться информацией с помощью звуков и жестов. Бенинский в костюме Деда Мороза возлежал на огромной железной кровати, которую я тоже хорошо помнил. Именно она была нашим первым «пиратским фрегатом». Бенина бабушка, которую все и всегда звали баба Муся, увидев меня, радостно заворковала: - И кто до нас пришёл? И каким большим стал наш котик! Бенечка рассказывал мне полные уши, какой ты умный и ловишь рибу.. Я решил, что Беня пьян, но баба Муся пояснила: - Бенечка не пьян. Он если и пьёт, то только «за маму». После того, как вас выгнали со «счётной фабрики», он варит покрышки у Жени Шпиллера. А сейчас работает Дедом Морозом и сильно устал... Далее посыпались рассказы о всех моих знакомых, не очень знакомых и совсем незнакомых Чуть позже на этот шум заглянула соседка тётя Циля: - И каким большим стал наш котик!.... Рассказы пошли по второму кругу. Беня спал! Прервать старушек я не мог и стал потихоньку тянуть своего друга за ногу. Баба Муся и тётя Циля, наконец-то, поняли, что я пришёл не к ним: - Ты хочешь его разбудить? - с сожалением спросила одна из них. - Надо просто сказать: Бенечка, вставай, моя радость. Пора пойти на работку... Сигнал был получен - Дед Мороз открыл глаза... То, что мне рассказывали баба Муся и тётя Циля, теперь рассказывал Беня. Времени у него было только до очередного выхода под ёлку, поэтому рассказывал он быстро. Баба Муся поставила на стол тарелочки с картошкой и бутылку водки – она явно никогда не работала в снабжении флота. Зато мы остались одни! Много не пили, а картошка показалась мне вкуснее, чем салат «бедность», который приготовили на Пионерской. - Беня! - не выдержал я — Займи мне Снегурочку на пару часов… Она знает слово французское? Поняв о чём речь, мой друг рассмеялся: - Снегурочку ты знаешь! Помнишь Тому из 122-ой школы? Она у Ады Семёновны училась... По той самой причине, что я хорошо помнил и Тому, и Аду Семёновну, с нежностью пришлось повременить. Интересно, что сейчас делает буфетчица Люба? Беня заметил моё огорчение: - Ну, если так сильно надо, давай сбегаем к Лёле... Она тут недалеко. К Лёле мы, конечно, не побежали, а поехали на «фаре». Знаете что такое в Одесе «фара»? Это всё, что катает вас за деньги. Водитель – это тот, кто «кастрюлит». И везёт он не пассажиров, а «пациентов»… «Фарой» может служить всё, что перемещается в пространстве. В новогодние дни кастрюлят все, даже, владельцы «чарликов»! Одесситы всё переводят на свой язык. И согласитесь, «чарлик» звучит гораздо милее, чем «запорожец», или, как чаще его называют, «запором». Рикшей нет лишь по одной причине – это уже откровенная эксплуатация человека человеком. Беня держал свой красный мешок с подарками, бородой и прочими бебехами народного артиста. Волшебная палка -посох в салон не влезла и, одаривая всех волшебством, торчала из открытого окошка. У меня был пакет «Мальборо» с бутылкой «Советского шампанского» - спёр с Пионерской. Лёля пока ещё не знала, что её счастье уже рядом! Улица Советской Армии, или, как все её помнили, Преображенская, после многочисленных укаток асфальтом стала выше некоторых дворовых ворот. Давил лёгкий морозик, но это лучше новогодней слякоти. Из тёмной подворотни Лёлиного двора на свет божий вели три обледенелые деревянные ступеньки, на которые пыталась взобраться старенькая бабушка. Она топталась возле ступенек, а такая же старая собака глядела на нас полуслепыми глазами и, очевидно, томилась в раздумьях - облаять нас или не стоит.. Зато бабушке думать было совсем не надо. Она всё знала и понимала без лишних дум. Мельком глянув на нас, она уже знала кто мы и к кому, поэтому громко заявила: - Если вы к Лёле, то у Лёли мужчина... Я не понял! Тайна французского слова так и останется неразгаданной? Мы уже повернулись к солнцу, когда опять услышали бабушку: - Молодые люди, помогите... Решив, что надо помочь бабуле подняться на ступеньки, я с готовностью протянул сильную руку помощи. А вот и не угадал! - И куда ты тянешь руки? Не мне помоги! - возмутилась ровесница октябрьской революции. - Собаке помоги... Невменяемый какой-то... И я помог собаке... И не беда в том, что мне не помогла Лёля! Собакам труднее...Бабуля продолжая ворчать, поковыляла по улице. Следом ковыляла собака и, очевидно, тоже что-то ворчала. Я вдруг понял, что хочу на палубу моего траулера! Я хочу к Любе! - Давай, подождём. – предложил мой сводник. – Поговорим… и выпьем твоё дурацкое шампанское. У Лёли есть, что пить, и всё входит в стоимость. Цветы, конечно, хорошо бы найти… - Ты прав! Мне не хватает цветов и бантика на шее! Желание выпить подавляло желание увидеть Лёлю. Беня этого ещё не понял, поэтому он продолжал рисовать мне эротические сюжеты долгожданной встречи. Я достал из пакета бутылку и хлопнул пробкой. Руки пахли псиной... Люди, это не мой запах! Мой запах - это запах рыбы. Ради этого запаха я с июня прошлого года даже в нормальной бане не был. Я сделал несколько жадных глотков холодного шампанского. Беня поковырялся в своём волшебном мешке и достал несколько конфеток «Му-му». Я вспомнил Му-мукина и его фотоаппарат. Надеюсь, что в Каневской уже знают о чём поговорить. - У детей крадёшь? – съязвил я, разгрызая мёрзлую «му-му». - Приходится! У взрослых граждан красть сложнее. Хорошо было стоять в этой уютной подворотне, понимая, что спешить некуда. Впрочем, когда и куда в Одессе спешат? Беня - тот вообще закатил речь, что на ёлку не пойдёт, потому что моя дружба ему важнее всяких ёлок. Он вспомнил наше общее детство и ещё что-то. Когда воспоминания, пропахшие запахами нашего двора, попросили слёз, Беня попросил жвачки… Бутылка была пуста, Лёля занималась делом, не думая о нас, да и я всё меньше и меньше думал о ней. В это время в подворотню стал прокрадываться какой-то высокий человек. В одной руке он держал букет цветов, завёрнутый в газету «Правда». Уже темнело, и он нас не видел. Осторожно держась за вросшую в асфальт решётку, он поставил ногу на ступеньку. Беня вежливо предупредил: - Если вы до Лёли, то будете за нами. Человек вздрогнул и попятился назад. Беня продолжил: - Букетик не уступите? Как я понимаю, он Вам уже не нужен, или жене понесёте? Человек мгновенно сложил цену промёрзшим цветам в «Правде»: - Червонец.. Беня перешёл на более требовательный тон: - Сколько, сколько? А не стошнит? И тут же мне: - Дай пятерик…. Теперь мне, уж, точно не хватало только бантика на шею. Уходить пора. Зачем мне цветы? Я попытался засунуть букет в теперь уже пустой пакет «Мальборо». Он туда не помещался. Моё терпение чёрной кошкой юркнуло на улицу, и я двинулся следом: - Беня, нужна мне эта Лёля, как… И тут во мне проснулся боцман Валера Янин! И я сказал и кто такая Лёля, и что я, вообще, думаю по этому поводу. Я говорил долго! Беня с уважением смотрел на меня, вслушиваясь в завораживающие звуки. Наконец, галёрка его разума взорвалась: - Ого! А запишешь?... Мы покинули наше убежище и выбрались на свежий воздух Одессы… Я поймал «фару», назвал адрес «ёлки», сразу расплатившись с водителем. Запихал в эту карету Беню, запечатал его мешком и запер всё это палкой-посохом: - Езжай к детям! Привет Снегурочке… - А пару сигарет?... И пакетик!.. Окончательно стемнело! Я стоял с букетом, понимая, что он мне не нужен. На снег, словно гусеницы с яблони, падали мои эротические мечты. Они пытались расползаться, но тут же замерзали. Из подворотни легко выпрыгнул довольного вида мужчина и протрусил мимо меня. В нём всё говорило о том, что ему хорошо, и он счастлив. Именно с таким видом мужчины спешат от любовниц к жене. Из темноты улицы выплыли знакомые мне бабушка и собака! Они мне обрадовались словно родному: - Таки не дождались? А я не могу вас чем то порадовать? Собака хрипло тявкнула, и я её хорошо понял. Скрипучий смех бабушки напоминал скрип снега под моими армейскими ботинками. И куда мне теперь? Улица Пастера была рядом. Мой Дед всегда мне рад… *

А у меня два комсомольских билета - меня дважды выгоняли...)) .

ПАЛЬМАС * Из динамика голос второго штурмана Сан Саныча сообщил, что за сутки пройдено 230 миль. Это означает, что джинсы и ковры стали ближе. Нос «Сапуна» легко догонял волны, которые гнал ровный пассат. В Пальмасе, возможно, нам нужна будет дорка, то есть, шлюпка — могут и на рейде поставить. Поэтому, Жора Кокут целыми днями сидел в ковчеге, протирая свой любимый дизелёк. Иногда, утомлённый такой любовью, он тихонечко рядом спал. Лёгкая качка весьма помогала ему в этом. Внизу, со своими баночками возится незаконнорожденный потомок Айвазовского - товарищ боцман. В грязной большой жестянке из-под оливкового масла у него хранится сурик, который он с улыбкой умиления на мужественном лице перемешивает с олифой в жестянке поменьше. Из другой грязной жестянки торчат кисти художника. Зато янтарная олифа томится в чистом стеклянном трёхлике. Боцман уже было поймал вдохновение, но подошёл второй механик, в руках которого тоже была большая жестянка из-под оливы: - Жора! - постучал он в днище шлюпки. - Я тебе масло принёс, долей в дырчик. Только аккуратно. Масло немецкое! - Хорошо! - крикнул Жора, на мгновение выглянув из шлюпки. Боцман попросил вдохновение обождать и переключился на механика: - У вас ещё ветошь осталась? Дай пару тряпок... И они ушли за ветошью. Вдохновение бабочкой покружилось вокруг олифы и упорхнуло к Жоре. Тот вылез из своего гнёздышка, и что он видит? Стоят две грязные жестянки из-под оливы, ещё какая-то грязная посуда и чистейший трёхлик, полный янтарной жидкости. Конечно, он схватил его. И, конечно, я бы прежде понюхал, и вы бы понюхали. Но Жора Кокут молдаванин и, если в трёхике не вино, то зачем его нюхать? К тому же, если масло немецкое, то может оно и должно пахнуть олифой. Он схватил банку, вспорхнул обратно в гнездо и долил «немецкое масло» в немецкий дизель. Прислушавшись к своему вдохновению, он не просто долил, а хорошо долил! Затем он смазал всё то, что можно было смазать! И он бы нашёл, что ещё смазать, но пришёл боцман и загремел кулаком в днище: - Жора! Где моя олифа?... Вдохновение, как появилось, так и исчезло. Зато длинноклювый птенец притих в гнезде... - Румын пленный! Олифа где?!... Жора вылез, держа в руке почти пустой трёхлик: - Какая олифа? Вот эта?... Повторить, что боцман сказал? Всё дальше и дальше мы уходили от района промысла. В своём календаре я продолжал рисовать могильные холмики безвозвратно ушедших дней. Но прежней тоски по ним не было. Однажды в обед вахтенный штурман торжественно объявил по трансляции: - Желающим посмотреть линию экватора собраться на траловой палубе... Я и Чопык желающие! Больше желающих не было. Солнце висело над головой. Мы стояли в маленьких лужах своих теней и смотрели на «линию экватора». Впрочем, был ещё один ротозей - это Жора Кокут. После ужасного случая с олифой он часть своей прекрасной жизни вынужден был проводить в своей шлюпке. То, что раньше он старательно смазывал, теперь пришлось старательно вылизывать. Ветра не было, это и называется «конские широты». Праздника Нептуна тоже не намечалось. Подобный праздник радует только тех, кто пересекает волшебную линию с севера на юг. Лень разъедала наши дружные ряды, но боцман решительно выдёргивал все ростки анархии. За малейшее неповиновение можно было лишиться увольнения на берег. В этом разрезе положения Паша-борода был вопросом. Кто знает, вдруг он и на берегу встретит инопланетян? Но Паша не унывал: - Что я не видел в этом Пальмасе? Ковёр вы мне и так купите.... И вот, когда всё чаще стал попадаться береговой мусор, а встречных судов становилось всё больше, ко мне подошёл Миша-завпрод: - Постой за меня ночь на руле. Мне надо порядок в ларьке наводить. Понапили одеколона, теперь всё носками-трусами переписывать надо. Так я стал рулевым... Думаете, я крутил огромный штурвал и вглядывался бессонными глазами в горизонт? Во-первых, штурвала, как такового, вообще нет, а во-вторых, наш траулер сам дорогу знает — авторулевой называется. На рассвете в волнах слева по борту мелькнул какой-то ярко оранжевый предмет. Сан Саныч долго рассматривал его через бинокль, но потом махнул рукой: - Ну его к чёрту. Не дай бог чей-то жилет — сутки потеряем. Не видели мы ничего... Конечно, не видели! Мы в Пальмас едем базар делать, а не утопленников по океану собираем. Чуть позже я впервые более, чем за полгода увидел землю! Выше полосы прибоя висели облака, а над ними парила макушка вулкана! Вы видели сказку? Если нет, то поезжайте и посмотрите, а потом и мне расскажите. Нам разглядывать всё это было некогда. Мы торопимся в торговые ряды капитализма, и я уже выучил пароль, открывающий двери магазинов и лавок: «Кванто эс?...» - «сколько стоит?». Нас поставили не на рейде, но у самого дальнего причала. Порт огромный, и обходить все эти рукотворные бухточки не хватит ни ног, ни времени. И какая беда? У нас же есть прекрасная гондола и прекрасный гондольер. Проолифленный дырчек стучал, словно новый. Рядом тряслась канистра солярки. Наученный горьким опытом, Жора теперь всегда брал её с собой, и теперь он всегда всё нюхал. Вы знаете, что чувствует человек, впервые за полгода ступивший на землю? Лично у меня чувств было настолько много, что я так и не понял, какое из них главное. 7 июня ступив на палубу траулера «Сапун-Гора», 25 декабря я поставил свой башмак на асфальт, под которым хранились отпечатки сапог Колумба! Рождественские праздники были в самом разгаре, но это нас не смущало. Русский Пальмас начинается с площади Испании! Если вы думаете, что мы, словно стадо баранов, высыпали на берег и разбежались по городу, то это совсем не так. Советский моряк - самый организованный моряк в мире. Первый помощник расписал нас по группам, и у каждой группы был свой старший. Главное, не купиться на сказки о сытой жизни гниющего запада. О трудном положении пролетариата нам рассказывалось весь долгий переход. Если верить Геннадию Андреевичу, то живут они плохо. И спрашивается, зачем же мне такое угнетение? Надо признать, что для любого первого помощника любой заход - это тяжкое испытание. А вдруг да кто-то и клюнет на сказки империализма? Так что, любой первый помощник двумя руками за полное автономное плавание без заходов во вражьи порты. Но чем дальше мы удалялись от островка Советского Союза, тем больше наши группы перемешивались и, в конце концов, все разбежались, кто куда. Кретинин меня и Чопыка привёл, как и обещал, в «Аврору». За нами следом притрусил Коля-Наташа. Выследил, таки! Я уже говорил, что Наташей он стал по причине своих длинных волос. И вообще, для нас извращенцы на подобную тему были только в анекдотах про грузин. Торг начался! Мы хватали то, что нам было жизненно необходимо! Юра, владелец магазина, писал нам на бумаге сумму. Мы писали свою, он писал опять, и так до полной победы. Это был азарт! Причём, Юра прекрасно говорил по-русски и, как видно, давно знал Николая Кретинина. Но, простите, если что-либо написано на бумаге, то это уже документ. Всё наше барахлишко мгновенно упаковывалось и помечалось простым адресом: «Сапун-Гора». Я впервые надел джинсы!.... Чопык и Наташа тоже. Вот оно, простое земное счастье. У меня были джинсы, которые мне подарила Моя Мама, но сейчас у меня самые настоящие мои джинсы. Теперь нужна сигарета с золотым ободком. А вот она! А выпить за удачную торговлю? А пожалуйста! Недаром же на кассе красивый плакатик: «Заходи, покупай - наливаем бесплатно!». Юра, конечно, обратил внимание на то, что мы своего товарища называем «Наташа». Для него все русские женщины Наташи. Причём, не просто Наташи, а как говорят в Одессе, «Бенины мамы». А тут — явно не женщина. Значит другое. Юра не выдержал: - Простите, это ваша Наташа? Мы хором: - Да!.. До сих пор помню выражение лица испанца Юрия! Но что же покупает Николай Кретинин? Почти ничего. Купил какую-то ерунду типа жвачки-пакетов. Я спрашиваю, мол, а что так? А он мне: - Я лучше, потрачу деньги на хорошую Кармен! Тут недалеко есть очень приятное заведение.. Ага, думаю, так я и поверил. Зато у нас денег почти не осталось. Коля говорит: - Вы с Наташей лыжницу возьмите – одну на двоих. Она сядет между вами, и ваши палочки руками подёргает, зато дорого не возьмёт. Он издевается, конечно, хотя я был согласен и на лыжницу! Роемся дальше в тряпье-мохере, и тут я замечаю, что Николай потихоньку общается с Юрием на английском. Кармен просит? Нет…. Мелькнули слова «Cartier» и «carat». Этои слова я ещё в детстве узнал от Моей Мамы. Ладно, думаю, чего лезть с расспросами? Тут Юра юркнул в подсобочку и вынес бутылочку местной водки: - И ещё по стаканчику!... А кто против? Вся водка Пальмаса - это спирт с водой. Лучше «Смирновъ №21» ничего нет. Как говаривал товарищ Сталин: «Одобрено партией, проверено временем». Любовь к этому тонизирующему напитку я пронёс через все свои годы! Могу подсказать, как узнать, хорошая ли водка в бутылке. Растрясите её и резко переверните. Чем больше мелких пузырьков, тем водка мягче. Баулы упакованы, настроение - выше кремлёвских звёзд. И, главное, масса свободного времени. Наши ещё бегают по городу, а мы уже можем спокойно осматривать исторические его достопримечательности. Выйдя на улицу, решали куда пойти… И где же Николай? Наконец, и он появился из магазина с маленьким пакетиком в руках. Мы, трое - в новой джинсе с ног до головы, а Николай в своём старом, затёртом костюмчике «Levi's». - Вот, - зашуршал он пакетом – безделицу ещё прикупил. На свет появился алебастровый сувенир, изображающий Колумба. - Коля, - удивился я – на «Привозе» ты купишь лучше! - На «Привозе» таких нет, а мы сейчас сравним его с оригиналом. Пошли… И мы пошли за нашим гидом! Пальмас - это северная часть, средняя и южная. Северная, то есть порт и соответственно припортовые забегаловки и магазинчики. Все эти торговые ряды живут за счет моряков стран соцлагеря. Из другого лагеря тут не ходят. Не будет нас - и кому они продадут своё барахло? Американцам или немцам? Средняя часть – это дорогие магазинчики с тем же самым товаром, но без плакатиков «покупай – наливаем». Конечно, там приятнее покупать! Тебе заглядывают в глаза, тебе улыбаются и следят за каждым твоим жестом. И за это ты платишь в два-три раза дороже. И, повторяю, не нальют! Они, конечно, нальют, но для этого надо оставить столько денег, что пить не захочется. Оно нам надо такой сервиз капитализма? Нет, конечно. Южная – это уже нам совсем не интересно, и вы туда не ходите. Всё рядом, когда знаешь, куда тебе надо. Николай знал. Автобус повёз нас по широкому проспекту Канариас. Справа мелькали жилища угнетённых, слева – яхты угнетённых. Через 20 минут я уже наводил свою позорную «Вилию-авто» на маленькую церковь Сан Антонио Абад. По преданию, Колумб, прежде, чем открыть то, что теперь никто не знает, куда деть, молился именно на этом месте. Возможно, плохо молился. Ещё несколько минут по узким улочкам - и Чопык стал ковырять пальцем массив двери дома Христофора: - Та дурят, шо цю браму Колумб мацал. Ей рокив 150, не бильше… - Колумб-то из ваших мест, да Чоп? – съязвил Кретинин. - Дураки и не то скажуть…. Однако по глазам Чопыка было понятно, что он стоит перед домом великого земляка! Тем более, что он перешёл на свой изумительный суржик. «Вилия-авто» проскрипела затвором, запечатлев такой трогательный момент. Мне бы «Зенит» Му-Мукина. У него и снимки интереснее! Рядом собор Святой Анны. «Вилия», не подведи! Время шло. На причал нам надо было появится к восьми вечера - это последний рейс нашей шлюпки. Если, конечно, она уже не заглохла. Ещё немного, и я навёл залапанный объектив на знаменитых бронзовых собак. Не все, но одна из них попала на герб Пальмаса… На площади Святого Духа мы повернули по направлению к порту. После такой духовной пищи даже алусиного борща не хотелось. Надо же, я видел дом, в который входил Колумб! Боцман Валера Янин проболтался в морях гораздо дольше, чем Христофор. Однако, из его хрущёвки музей не сделают. Разве что, поставят возле его подъезда бронзовый бидончик, из которого торчат такие же бронзовые кисти. Таки хороший памятник боцману! Водка у нас была с собой, водки было много – на вечер брали. И мы нашли укромный уголок и пустили бутылку «из горла». Тут я понял, что Кретинин не пил. Он и в магазине почти не пил. А ещё я понял, что тоже хочу быть угнетённым! Нет, я не хочу бежать на Запад, я хочу жить в Союзе, но жить так, как живут эти несчастные. Образно говоря, мне хотелось часть их тяжёлой судьбы вывалить на свой огород. Вопросов «почему?» было очень много, но задавать их было некому. Судя по тому, как мои товарищи молча и зло пили водку, думали они так же... Успокаивало одно - водка и бабы у нас лучше… Уже темнело, когда на причале, где нас и остальных поджидал Жора со своим протекающим плавсредством, мы встретили обвешанного баулами Му-Мукина. - Ребятки, в знак примирения, давай я вас сфотографирую, – предложил я. Чопык обнял за плечо своего врага и с высоты своего роста чмокнул его в вспотевшую лысеющую макушку. Мой фотоаппарат проскрипел, но запомнила этот момент. - Не держи на меня зла, товарищ Му-Мукин! – театрально закатил глаза Чопык. Му-Мукин что-то промычал, и мы забыли про него, тем более, что нас окликнули: - Помощь, колеги! Товарищи, нужен помощь… Это два болгарина, увешанные баулами, волокут третьего! Надо признать, что наши в городе так не напиваются. Видели поляка, который держался за столб и голосил: «Еще Польска не сгиненла!...». Видели разбросанные тела в клумбах других членов соцлагеря, но наши мореманы с честью несли свой кумач в виде красного носа до самого парохода. Болгары попросили подбросить их до своего траулера. Их траулер - это «Пингвин», близнец нашего. Стоял он рядом и отличался тем, что якорные цепи вместе с якорями были связаны в узел и висели на форштевне, словно усы гуцула. И чего не помочь? Иначе, им с таким грузом до утра обходить все эти причалы. Закинули всё в дорку, и Жора завёл дырчик. Оказалось, что тело принадлежало их боцману. Мы вспомнили своего Янина и его любовь к краске. - О, да, да! – встрепенулись болгары. - Наш самэ обич боя….любит краску! - Так это он у вас краской надышался? – спросил Жора. Братушки не поняли, хотя по-русски болтали довольно неплохо. «Пингвин», как и мы, правым бортом стоял у стенки, а с левого борта был спущен трап. Мы стали гадать, как поднять тело по узкому трапу, но оказалось, у братушек всё отработано. Тело болгарского боцмана замотали в брезент, и с палубы три человека, потянув за конец, в момент, словно на санках, втащили драгоценный свёрток на палубу. Болгары просили подождать три минуты, и вскоре один из них притащил десятилитровый молочный бидончик, обляпанный краской. Мол, это нашему боцману от их экипажа. Мол, краски осталось только половина бидончика, но краска супер! Можно сказать, автоэмаль. Вот и спасибо, нам всё сгодится. На «Сапуне», куда мы, наконец-то, попали, баулы поджидали нас на палубе. А в нашей каюте давно уже гудела пьянка. Пить в каюте №85 - это такая давняя традиция умных и хитрых людей. Потому что, они знают, что «если хочешь жить в уюте, то гуляй в чужой каюте…». И что мы с Чопыком могли сделать? Только смешаться с рядами пьющих. Что ни говори, а наша каюта очень удобная для подобных мероприятий! Боцман, Тулип, Паша-борода, а, значит, и доктор Александр Иванович - все были тут. Странно, но Кретинин отказался принимать участие в этой оргии. Он, якобы, решил «перед домом подзавязать». Тоже логично. - Валера! - крикнул я боцману, показывая бидончик - Автокраска от братушек с «Пингвина». - Отлично! А вам штрафная…. Я проснулся… Не знаю, что было первым - вопрос: «Где я?» или «Кто я?». Внизу кто-то жалобно стонал. Это Чопык. Он всегда, когда перепьёт, на выходе стонет. Осторожно спускаюсь со своей коечки. Оказалось, что спал я в своей новой джинсе. На диване похрапывает боцман, а на полу, рядом, спит Тулип. На столе - гора объедков, среди которой, если порыться, можно было найти немало ценного. На полу, словно стрелянные артиллерийские гильзы, валяются пустые бутылки. Курская дуга! Я по-собачьи полакал из-под крана дистиллят. Никогда в жизни ни до, ни после, я так не напивался. Это тоже надо пережить. На звук приполз боцман и тоже стал лакать. Обнаружилось, что мой речевой аппарат напрочь отключен от мозга. Проводочки искрили, но сигнал не поступал. Я начал с простого упражнения: - Валера, бидончик… - больше я ничего произнести не мог. - Там пиво? - Краска, - словно в словаре нашёл я нужное слово. - Меняю на пиво… Потрясли бутылки в надежде найти недопитое, хотя понимали, что ищем зря. Не там ищем, догадался я и осторожно пошарил у Чопыка за подушкой. Вот она, заначка хитрого галичанина. Чуть-чуть, но имеется! Буквально по пятьдесят грамм, но душа нашла свою оболочку. - Краска - это хорошо. - механически пробормотал Валера, поднимая обляпанный эмалью бидончик. – Пошли, отнесём его и прихватим пару жилетов в шлюпку. Старпом вчера зудил, но вчера кануло в лету… А который час?? Вопрос, конечно, очень уместный! Но только-только рассветало. Мы, словно два призрака, проплыли пустыми притихшими коридорами, затем так же проплыли через бак и скатились в прохладный боцманский фор-пик. Как тут хорошо и уютно! Всё в полном порядке, и всё под рукой. Всё было строго на своих местах. Даже стружка была аккуратно упакована в мешки - это для коптилки. Вы ели копчёные брюшки скумбрии? Если нет, то продолжайте есть манную кашу. Боцман снял с полки пару жилетов и поставил на верстак бидончик. В моё сознание прорвался вопрос помятого дракона: - И что за краска? Надо что-то ответить! Я мысленно подключал проводки к мозгу.. Искрило но сигнала не было. Наконец, сигнал пошёл: - Э-маль… - Э-маль? А что за э-маль? Искрило уже меньше: - Автоэмаль, говорят. - Сухов, говоришь? Сейчас проверим, что это за Сухов. – процитировал Валера и крышку бидончика – чпок… Сначала он поглядел, затем понюхал, затем опустил туда палец, вытащил его и облизал. И знаете, что он сказал? - Чача!.. То, что он сказал ещё, я не повторю даже при большом желании. В бидончике была, конечно не краска и не чача. В бидончике была ракия! Почти пять литров… «Пингвин» шёл на промысел, вот и отдали от греха подальше. Уж, лучше без ракии, чем без боцмана. Кружка была одна, из закуски – сухарик, который Валера, порывшись, нашёл в банке на полочке. Жизнь наладилась, и микросхемы мозга вошли в обычный режим работы. Похмелившись, пить я больше не хотел. Валере это явно не понравилось, но я его успокоил: - Я к тебе за жилетами Чопыка пришлю. Он и закуску принесёт. А мне ещё в город хотелось бы сходить… В каюте, куда я прибежал с радостной вестью, Тулип лакал воду, а Чопык рылся в пустых бутылках: - Всё выпили! Заначку и ту выпили… Живьём бы закопал. Кто заначку выпил? - Я выпил, а что? - Что, что… гад, вот что! - Конечно, гад, а ты бери ноги в руки и беги в фор-пик за жилетами. Тулип продолжал лакать дистиллят. Причём, на столе стояли кружки, но именно лакать было приятнее! Очевидно, дают о себе знать собачьи корни алкоголиков. - Тулип, - говорю, - возьми пару объедков, пару кружек и тоже беги к боцману. У Тулипа не просто искрило, у него было полное замыкание. Он что-то промычал, мол, он не салага, чтобы жилеты таскать, и рухнул на диван. - Тулип, ты не понял? Бери пару кру-жек , за-ку-сон – по слогам и выразительно повторил я, - и дуйте оба к боцману. Причём, сделайте так, чтобы вас никто не видел. Чопык уже сгребал объедки на одну тарелку, а Тулип сел на диване и хлопал глазами. Наконец, этот бугай с высохшим мозгом, сказал своё первое предложение: - У дракона есть, что выпить? Я правильно понял? - Да, - говорю, - только сделайте так, чтобы с моста вас не видели. – И сразу жилеты возле люка киньте…. Первые солнечные лучи нащупали сонный Пальмас. Первые светлые мысли строем шагнули в мою голову. День начинался отлично! Перед завтраком динамик и тот дыхнул перегаром: «...тарелки, кружки и прочее вернуть в столовую команды...». Совершенно верно! Тут я вспомнил, что окунувшись в суету, неведанную мне доселе, я совсем забыл о правилах личной гигиены. Прохладный душ окончательно восстановил работу головного мозга. Остальной организм требовал Алусиного борща. Приведя себя в относительный порядок, я направился в столовую. В 10-00 первый рейс шлюпки в город. А где жилеты? И где, кстати, любители болгарской краски? Опять иду на бак, к норе дракона! И что я вижу? Десяток жилетов валяется возле горловины люка. Очевидно, мои друзья несколько раз выкидывали их, забывая, что уже делали это. Спустился в фор-пик, и опять что я вижу ещё? На верстаке стоит почти пустой бидончик, а три богатыря валяются на мешках со стружкой и прочим полезным мусором! И кого тут будить и, главное, зачем? Мёртвы бжоли не гудуть! Прихватив пару жилетов, бегу в шлюпку. Тем временем, «Пингвин» дал прощальный гудок и пошёл в океан, покачивая своими усами из якорных цепей. Радостно помахал ему жилетом, в ответ получил ещё один гудок... Спасибо, братушки, за краску! По городу я бродил вместе с Любой. Остальные продолжали скупаться в портовом районе. Надо заметить, что наши женщины-морячки прекрасно понимали, что, чем ближе родные берега, тем лебединая песня любви становилась всё тише и тише. Принцессы зрелого возраста, такие как Гавриловна или прачка, спокойно принимали такую ситуацию. Они знали, что всё ещё повторится, но только надо немножечко обождать. Очень скоро кто-то им вновь шепнёт затёртые, но очень нужные слова. Подобная любовь в их положении - это хорошая прибавка к пенсии. Прибавка, но не более. Алуся, та, конечно, копила силы для нанесения главного удара и глядела на нас с высоты своего деревянного трона — пока время позволяло. Иное дело Люба! Опять же у Алуси уже был брак, от которого остались не только дырявые носки удравшего апостола из рая, но и ребёнок. Что угодно можно говорить, но Алуся, как женщина, состоялась... Люба улыбалась, но грусть всё больше и больше отвоёвывала себе место в морщинках вокруг её болотно-зелёных глаз. Горькие слёзки становились всё крупнее, а часики женского организма тикали всё громче. Я не могу сказать, что Люба уродина. Это совсем не так. Ну, похожа, слегка на лягушку и что? О лягушках тоже сказки пишут. Уверен, что маленькая надежда на то, что красавец старпом ради неё бросит свою красавицу жену, у Любы, конечно же, была! И тут я подумал, что именно сейчас эта молодая женщина абсолютно свободна. А раз так, то и чёртик, прижившийся в вырезе её платья, возможно, тоже сбежал к другой. Скажи ей: «Ты совсем не такая, как все...» или лучше: «где же ты раньше была?...», и всё - бери её голую голыми руками... И только я это подумал, как из манящей складочки её груди появился грозный чёртик. Правда, на этот раз он был похож на старпома.. - Не переживай, - пробормотал я чёртику. — Скоро она опять будет твоей. - Ты о чём? - не поняла болотноглазая. Надо было что-то соврать: - О судьбе! - Глупенький мальчик, какая судьба? Всё зависит он нас самих. - засмеялась Люба. – А хочешь пиво? Хочу, конечно! Конечно, я хочу именно пиво, а не эту опасно-весёлую женщину! И мы зашли в приятный полутёмный бар и просидели там до вечера. Тихая музыка просила забыть о том, кто ты и где ты. И я забыл!... Когда мы танцевали Люба, прижималась ко мне и шептала: - Ты не такой, как все... И где же ты раньше был?...Ты такой взрослый... Я чувствую в тебе мужчину.. Люба не просто лягушка, это царевна-лягушка! Что мы делаем в этом баре? Мы чуть ли не бегом спешили на пароход, и мы знали, где и чем займёмся. Это будет девятый вал страсти! Это будет тысяча и одна ночь за час.... И после всего я не спрошу: «..зачем тебе, Люба, шуба?». Я же не такой... Главное, не забыть про слово французское! В коридоре нам повстречался Кретинин. Он по виду счастливой паучихи, которая тащила комарика на поедание, сразу всё понял. Пропустив Любу вперёд, он остановил меня и подождал, когда она скроется за поворотом к её каюте. - Ты бражку будешь? - ничуть не понижая голоса спросил он. - Ты мне ещё «тройняк» предложи! - удивился я. - Какая бражка на берегу, если ракия и та имеется! - Дурак! Я о Любе! У тебя родной берег впереди и толпа красавиц. А мятая буфетчица - это бражка, понимаешь? И это не твой огород... Видя что всё это мало действует, Николай, уже шёпотом, выложил своего пятого туза: - Она беременна! Последняя новость эхом загуляла по лабиринту моих извилин. Морок развеял свои чары! Зачем, скажите, обижаться, если я действительно дурак? И не просто дурак, а влюбчивый дурак... Через две - три недели Люба, осыпая ласками страпома, будет смеяться надо мной. Хватит с меня Светки-крокодила. Конечно, была мысль о том, что «Николаю завидно…», но и она не помогла. Идя по горячим следам своей беременной искусительницы, я придумывал повод отказаться от серфинга на волнах девятого вала. Люба, оказывается, стояла за углом и, конечно, всё слышала, кроме последнего диагноза. - Ты знаешь, - начал я, - у меня дело небольшое появилось... ты иди, а я позже приду.... БЭМСЬ!... и Любина ладошка обожгла мою щёку...И ещё раз: БЭМСЬ!.. Простите, но вторую щёку я не подставлял! День на пьяном пароходе подходил к концу. Щёки горели, но обиды на Любу не было. Я не стал последней нотой в её лебединой песне. И кому обидно? В каюте на своей койке, в грязной джинсе и опилках, стонал Чопык... Завтра вечером самолёт на Москву поставит жирный крест на этом безумии. Я разделся, залез на свою коечку и нарисовал в календаре ещё один могильный холмик. Скоро это безумие закончится. И что? Не будет другого? Я сомневаюсь... *

ИНОПЛАНЕТЯНЕ И ЗАПАХ ПАРФЮМА Муза боцмана Янина требовала краски! Много краски! Хорошей краски! И Валера просил её, выпрашивал или выдуривал. Наконец, нашли бидончик счастья шарового цвета. С кормы соседнего траулера к нам на нос настроили канатную дорогу, и бидончик медленно стал приближаться к нам. Ещё немного - и боцман уже коснулся его рукой. Вдруг - ПЕНЬК.... Верёвочка, которой был привязан бидончик, лопнула! БУ-У-У-ЛТЫХ... и нет бидончика... Обидно, конечно. Казалось, счастье уже в руках, и - на тебе! - Колхозники! - прокричал боцман коварным дарителям. - На шнурок от ботинка привязали!... Повторить, что ещё он сказал? Всё имеет своё логическое завершение, всё проходит - и хорошее, и плохое. Промысел заканчивался. Впереди маячил заход в удивительную Луанду, но радостнее от этого не становилось. Что такое Луанда? Это такой же порт Мапуто, только с другой стороны Африки. Цены те же: пачка лезвий «Нева», и ананас твой... Не хочешь ананас? Бери ведро апельсинов. Кокосы - тоже неплохой вариант. И жуй всё это, пока хвост не отрастёт. За джинсами - это, простите, в Пальмас. Не поверите, но добровольно хвосты отращивать никто не хочет. Грусть уже торжествовала победу, как вдруг нас обрадовал тралец Паша-борода. Он и раньше нас, бывало, радовал, но тут постарался особо. Паша начал с простого. Он явился к первому помощнику: - Геннадий Андреевич, - торжественно начал он, - мне нужны мой паспорт и военный билет.. - Паша, всё это у капитана. – удивился помполит. - А зачем тебе?.. Оказалось, что к Паше пришли инопланетяне. Вы опять не поверите, но они предложили ему служить мичманом в их инопланетном флоте. Хорошее предложение! Я бы тоже не отказался. Но наш первый коммунист не захотел терять Пашу. Он его за шкуру — и к доктору. Доктор, Александр Иванович, ни разу не мозговед, он - костоправ. Отпилить, что либо от человека и пересадить на другое место он может, но проникнуть в тайны вакуума черепа ему не по силам. Тем не менее, Паша показал ему язык и дал постучать себя молоточком по коленкам. После того, как доктор потрогал живот, а трогал он свой живот, был поставлен диагноз: - Всё у него нормально! Паша, какие инопланетяне? - Обычные! Пришли, спросили, мол, хочешь у нас служить? Я, говорю, хочу, конечно. А они мне: тогда неси документы и пошли с нами... Один придурок имеется! Позвали Тулипа. Когда тот узнал в чём дело, то спокойно заявил: - Какая инопланетная армия? Это они его дурят... Да, приходили. Попросили ведро рыбы и ушли к себе в мукомольный трюм... Бэмсь! Два придурка. Александр Иванович махнул на Тулипа рукой: - В мукомольном трюме привидение! Мукомол мне о них на днях жаловался. Инопланетяне туда не пойдут.... Три придурка! Лично я верю мукомолу. Он мне тоже жаловаться, что брагу пить не может. Стоит выпить - и привидения по трюму начинают бегать. Причём, кто тут шутит, а кто нет, понять невозможно! И опять же, если мукомол выпив бражки видит привидения, то их нет вообще, или они есть, но слетаются только на запах дрожжей? Доктор и Геннадий Андреевич выгнали придурков и стали думать, что делать? Конец рейса, и дурочка может залезть в мозги к любому. Но, к примеру, если у Тулипа там есть что выгрызать, то что делать бедной дурочке в голове у Паши-бороды? Ловить насморк от сквозняка? Паше загляни в одно ухо — через другое горизонт увидишь. Вставь нужные линзы, и подзорная труба получится! Учитывая то, что до завершения промысла осталась совсем немного, Паше документы не дали. Доработает рейс, а там и видно будет. Тем более, что связывать Пашу и отдавать на базу никто не собирается — дома мы будем раньше. Трюма нашего траулера - это 2 раза по 1 000 кубов морозного воздуха в носу и 1 000 кубов на корме. Плюс страшный мукомольный трюм. Забив всё это под жвак мороженной рыбой и завалив всё мешками с рыбной мукой, «Сапун-Гора» в последний раз встал под базу, на выгрузку. После чего, тяжело вздохнув, развернул свой нос в сторону Луанды! Вахт больше не было. Часть матросов отдали на растерзание боцману, часть оставили приводить в порядок цех, готовя его к новым трудовым успехам. Я, было, остался в цеху, но боцман лично выпросил меня у Кандыбея. Мне была оказана огромная честь обновлять название нашего траулера. Эта работа за бортом, на полном ходу – мне проще, в космос. Чтоб вы так жили, а я в восторге! Представляете, под ногами три доски, связанные вместе, и под ними бурлящий поток. Когда впервые ступил эти досточки, то пошевелиться не мог. Как тут что красить, если руки намертво вцепились в страховочную верёвочку! Боцман перегнулся через фальшборт: - Краску не урони!.. Понятное дело, ему краска дороже, чем я. Однако, страх утонул первым. Через несколько часов я по этому мостику и бегал, и прыгал, выводя чёрной краской: «САПУН-ГОРА» . И всё хорошо, и мирное небо над головой. Одно омрачало наше существование — Луанда. В самом звуке уже слышалось: «…живи на одну зарплату...». Зато неба — сколько хочешь! Постепенно привыкаем к размеренной жизни. После ужина можно и кино посмотреть. Например, «Белое солнце пустыни». Угадайте, сколько раз я его видел, если все роли знаю наизусть? Сказать по правде, кино я не люблю, и на это есть причины. Кино - это трагедия всей моей жизни! Даже и говорить об этом не хочу. Однако, все мы всё чаще вспоминаем: «...Аристарх, договорись с таможней...» Спать тоже стало спокойнее, хотя спокойствие - это весьма относительное понятие. И я это быстро понял. Было, примерно, часа три ночи. Белые и пушистые зайчики заботливо поправляли моё одеяло. Как вдруг Николай Кретинин – а это был он - разогнал их и потряс меня за руку. Что делать? Притвориться мёртвым? Не поверит! Открыл глаза и тихонечко: - И чего тебе? Николай шепчет: - Выпить есть? Я тебе тайну открою! По запаху я уже понял, что мой друг уже «побрился». Первое, что подумал, так это то, что Николая тоже в инопланетную армию забирают. Я так скоро один останусь! - Коля, - продолжаю шептать, - какое выпить? Конец рейса! - А вот у тебя есть, - не отстаёт Николай и показывает на флакончик с «Шипром», о котором Цымбал ничего не знал. Я не понимаю! Скоро упьёмся настоящей водкой, а ему невтерпёж! Говорю, мол, бери, только отстань. Николай не унимается: - Пошли пить вместе. Я же непросто так прошу, я тайну тебе расскажу...Либо я пошёл дальше.. Ушастый Вова Чопык вылез из своей коечки: - Я с тобой выпью. Говори тайну. Магическое слово «тайна» заставила меня поступиться своими принципами. В результате мы, словно заговорщики, пошли пить втроём. В маленькой его каюте уже были видны следы большой оргии. Николай выставил на стол флакон «Алеко»: - Вы пейте этот, он мне надоел, а мне давайте «Шипр»... - Гурман, говори тайну! - заторопился я - Сначала выпьем! Вы думаете, я не выпил? Вы думаете, что, ах, какие мы алкоголики? Я выпил, но ни я, ни кто-либо иной из нас не алкоголики! Алкоголики - это те, кто поедает «поморин» и пьёт, что попало, на берегу. Парфюм аж бегом пролетал в организмы забытых сынов далёкой Родины. После каждого праздника трое суток гальюны нижней палубы приятно благоухали. Я не пил, но не буду отгораживаться от своих товарищей. Да, я даже, в обмен на тайну не пил. Я - пробовал... Простите, в наших краях, лосьон — это для дам, хотя и ему откручивали головки мужественные, натруженные руки властелинов океана! Конечно, ни я, ни Чопык просто так бы не глотали бы эту ароматную гадость, но тайна дороже репутации. У вас разве не так? Сомневаюсь. Коля подождал, когда эфирные масла заполнили пустоты головного мозга, и тожественно объявил нам: - Идём в Пальмас! - и секретную радиограмму — шлёп на стол! - Сам придумал? - не поверил я, хотя прекрасно понимал, что подобным не шутят. Такие шутки никто не поймёт. От смятой бумажки повеяло Счастьем.... Разговоры тут же закрутились вокруг того, что брать, по какой цене и, главное, где брать. - Отовариваемся только в «Авроре»! - учил опытный Николай. - Там хозяин Юра у него всё и купим, и выпьем! - А джинсы? - Полно! Ковры тоже лучше у него брать. Всё упакует и на пароход сам привезёт... На любой товар Николай знал цену. Иначе и быть не могло. Он всё-таки радист с прекрасным знанием английского. Вся информация Атлантики, через антенны траулера, стекалась к нему в голову, и он охотно делился ею. Моё внимание привлёк отличный «Зенит», который висел рядом на крючочке. Тоже такой хочу! Николай перехватил взгляд и оживился: - Анекдот! Приходит ко мне в рубку матрос уборщик, любимец боцмана и Вовы, товарищ Му-Мукин. И просит, чтобы я набил пару кадров, где он работает на ключе, где он крутит настройки рации и прочее. Я на него свою форменную тужурку надел и понащёлкал десяток кадров. Дурик от радости аппарат у меня забыл. Утром хватится... Понятно! Сам Му-му проявлять плёнки не будет, а понесёт их в ателье. Его родная Каневская будет знать, что Му-му не простой матрос-уборщик, а радист! Впрочем, почему просто радист? Начальник радиостанции, не меньше. - Кстати, - продолжал окончательно захмелевший Николай. - Я уже знаю, как наказать вашего друга! Вова, у тебя есть шанс отомстить своему обидчику! Чопык удивился: - Зачем? Его чуть было не утопили, и что ему ещё придумать? Николай настаивал, а мы уже знали, что он и Веру Холодную уговорит: - Раздевайся до голого состояния! Я понял сразу! Вы тоже догадались? Николай на этот «Зенит» понафотает голого Чопыка. Му-му потащит плёнку в ателье. И что подумают о нашем убрщике-начальнике радиостанции жители станицы Каневская, Краснодарского края? Чопык тоже сразу всё понял, тем более, что ему было что показать жителям Кубани! Вы видели мраморного Давида, так вот у Давида, по сравнению с нашим Чопыком, ничего нет... Теперь, когда мы узнали тайну, когда от нас приятно пахло мужским парфюмом, а Вова был полностью отмщён и уже оделся, можно было уходить. Напоследок Николай погрозил нам пальцем: - Только вы за Пальмас пока никому не говорите! - Конечно! - поклялись мы и пошли будить соседей... Судя потому как оживали низы, тайна стремительно падала в цене! На рассвете посыпались звонки капитану: - Мы в Пальмас идём? - Какой Пальмас? - сонно отвечал капитан. - Луанда... Опять дзынь: - Мы в Пальмас идём?... Дзынь: - Мы в Пальмас идём?... Вскоре нервы капитана сдали: -Я не знаю, куда мы идём! Алусю спросите!.. - Конечно в Пальмас. - сказала Алуся. Теперь все кинулись искать Николая! Его нашли в мукомольном трюме, рядом с мукомолом на мешках рыбной муки. Тут же валялся пустой трёхлик из-под бражки... Привидения валялись чуть дальше...Вы знаете что такое рыбная мука? Понюхайте сухой корм для рыбок — вот это и есть рыбная мука! А вы говорите - парфюм. Вот, где аромат! Капитан лично обыскал бездыханное тело радиста и вытащил из его кармана секретный приказ из ставки! Что можно было прочесть на этом мятом и порванном клочке бумаги?... Но «Сапун-Гора» уже резво развернул свой нос в сторону Лас-Пальмас Гран-Канария! Проспавшись, Николай Кретинин даже не извинялся. Действительно, он такую радостную весть принёс, за что извиняться? Ну, выпил немного. С кем не бывает? Паша-борода под неусыпным контролем Тулипа и доктора спокойно продолжал работать. На вопросы об инопланетянах он с улыбкой отмахивался: -Да, ладно! Пошутить что ли нельзя?... Ага, знаем мы эти шуточки...Была у тебя дурочка, была! *

Вот так… Но это ещё не всё! .

КРЕТИНИН Стоим под базой, выгружаемся. С другого борта, к этой же базе подкрадывается грузин, РТМ «Тбилиси». Слышу их переговоры с бака на мост: - До базы сто мэтров.. - Понял, понял, сто мэтров… Две-три минуты тишина, затем опять бодрый голос джигита: - До базы пятьдэсят мэтров.. - Понял, понял, пядьдэсят мэтров… И тут же следом, и скороговоркой: - Всё! Ноль мэтров, ноль мэтров.. Ба-бах! База на нас, кранцы скрипят. И что сказать? Гамарджоба генацвале… Ужасно, конечно, но мы все заложники своих имён! Поэтому, начальником радиостанции у нас Ваня Цымбал, а Николай Кретинин — простой радист. И когда на нижних палубах появилась страшная волосатая рука, которая открывала двери кают и жадно хватала с полочек умывальников флаконы, то через месяц подобного террора выяснилось, что это рука Цымбала! Для интеллигентного человека красть аромат «пищевых сортов» менее стыдно, чем просить его или покупать! Не мог же интеллигентный человек, обладатель диплома, прийти к Мише-завпроду и записать "на ларёк" упаковку «Шипра».. А Кретинин мог, хотя тоже диплом имел. Но он же Кретинин... И он же боХ! Потому что, в радио деле он знал всё и даже, немножечко больше. В нашем районе промысла все радио-проблемы мог решить только Николай Кретинин. И вся округа знала это. Поэтому гордые грузинские моряки РТМ «Тбилиси» уже через пятнадцать минут связались с нашим капитаном и попросили уступить Николая для реанимации их умершей радиостанции. Николай был отпущен ровно на два часа, но уже через пятнадцать минут с «Тбилиси» донеслось: Гуламосквнили втироди Сада хар чемо Сулико? Гуламосквнили втироди Сада хар чемо Сулико? И чуть позже: Эй-дар-дын! Эй-дар-дын! Асса!... Радиостанция заработала! На все просьбы нашего капитана вернуть Николая был получен ответ: - Два часа не прошло!... И Сулико вновь рвалась к небу! На «Тбилиси» праздновали День Рации.... Удивительные ребята эти грузины! Их промысел подходит к концу, а за рыбу – 300 рублей. На вопрос: "Почему?" всегда был один ответ: - Зачэм нам рыба? Нам Палмас рыба… Через два часа в грузовой сетке, словно Ихтиандра, нам вернули Кретинина. Сеть мягко опустилась на палубу, и мы увидели тело Николая, истерзанное чачей. Скрещённые руки прижимали к груди кулёк с орешками. Из одного кармана торчала бутылка с чачей, из другого — бутылка «Алазанская долина» - явно из запасов капитана. Я и боцман собрали останки героя, предав его с почестями к сумраку каюты. Уверяю, никто не посмел ни украсть, ни конфисковать трофеи. Потому что, Николай боХ! Рисование — одна из граней таланта нашего короля эфира. Стены его каюты напоминали стены музея изобразительного творчества. Вся верхушка нашего комсостава опортретилась у признанного гения. Он легко раздаривал свои шедевры и, выпросив у штурмана старую карту, творил новое. Бумага и цветные карандаши! Что ещё надо, когда талант просится на простор? Наиболее выдающимся произведением была «Обнажённая Алуся». Причём, волоски бугра Венеры натуральные! Мелко порезанные, они были искусно наклеены на холст. Все, кто видел этот шедевр могли сказать только одно: - Ух, ты... - и мац, мац за волосатый бугорок... Алуся была изображена в полный рост с цветком ромашки в руке. Лицо её было озарено домашним счастьем. На заднем плане были видны спинка старинной железной кровати и воздушный полог будуара. Графика пейзажа, сброшенная одежда на первом плане ничего не выражала, но придавала некий тайный смысл ромашке. Замкнутость пространства усиливало эту тайну. Первый помощник Геннадий Андреевич дважды приходил поглядеть на «Алусю» и дважды ничего, кроме традиционного «ух, ты...» он сказать не мог! Наконец, в коморку художника вплыла Алусина грудь. За нею появилась сама Алуся. Николай ожидал скандал на тему «пошлый дурак», но Алуся молча поставила литровую банку браги на стол и аккуратно скрутила картину... - И Бута тоже мне простишь? - уже в след крикнул Николай... -Уже простила… Вот так и жили, вот так и живём. Усопший день календаря я помечал крестиком, отчего календарь всё больше и больше напоминал кладбище. «Сапун-Гора» забегал против волны, разворачивался, и огромный трал спускался за добычей. Примерно через два часа начинали гудеть лебёдки, и мокрый удав, хлопнув ржавыми крыльями-досками по транцу, прозвенев стальными яйцами по роульсам, вползал обратно на палубу. - Зззззззз-Ыть — перехват правой турачкой.. - Зззззззз-Ыть — перехват левой... - ЗЗЗЗЗЗЗЗ-УХ.. - удав, перевалив через слип, отрыгивает нам содержимое своего желудка. Иногда это чистейшая скумбрия, иногда - чистейшая медуза. Рыба — дело водяное, а на безрыбье и сам раком станешь... День моего двадцатилетия попытался скрасить это унылое течение жизни! Перед началом вахты мне вручили обычный подарок моряку: чёрные трусы, серую майку и.. флакон зелёного «шипра»! И всё бы на этом и закончилось, если бы Колесник не закончил свою поздравлялку неожиданным предложением: - В честь двадцати лет нашего комсорга предлагаю заморозить двадцать тонн скумбрии! Все радостно захлопали и сказали : «Давай!..» Рыба была, но заморозить такое количество просто нереально. Впрочем, если клич подхвачен массами, тогда даже самая дурацкая идея имеет все шансы стать реальностью. И процесс пошёл! Дзынь — первая морозилка сработала «через стоп», дзынь — вторая... Я стоял на упаковке и паковал свои юбилейные тонны. Сразу же выявилось слабое звено нашей затеи. Из трюма выпрыгнул вспотевший трюмный Гоша Чунинский: - Я не успеваю! Мастер Кандыбей изыскал резервы в виде салаги Наташи. Его в трюм, а сам встал на фас... Наташа - это Николай Стародубцев. Матрос-практикант севастопольской кузни моряков. Наташей он стал по причине своих длинных волос. Отличный парень, но вы сами понимаете, что такое кличка. Если уж прилипла, то и на могильном камне на первом месте будет она. Имя будет в скобках. Тем временем, процесс разгорелся с новой силой. К тому же, учуяв запах лаврухи Победы, подтянулись тральцы! Простите, но наш лавровый венок имел стойкий запах сухого вина из судовых запасов! Миша завпрод строго следил за своими погребами. Металлическую бочку с вином, которая стоила гораздо больше содержимого, он ставил под вентилятор морозилки. Если вы не ходили в моря, то, конечно, спросите «для чего?». А для того, чтобы вымерзла лишняя вода. Так уменьшалось количество, но зато повышалось качество. В конце концов, воду всегда можно добавить. Дзынь — сработал первый аппарат, следом, дзынь — второй... И опять - дзынь… дзынь… Им нельзя дзынькать, это называется «работа через стоп» и нарушение всех правил. Но кто видел путь к вершине Славы без нарушений и чужой крови? Тем более, что с каждым «дзынь», бутыльки с вином становились всё ближе и ближе. Через четыре часа в трюм упало 12 тонн. Это вместо обычных четырёх, максимум пяти. Тем временем, трал, удавом вновь выполз на палубу и принёс ещё десять тонн к заключительным штрихам Победы! Могу сказать, что последняя скумрия, которая отправляясь в трюм, жалобно моргала глазами и била хвостом. Рыбу буквально ссыпали в паки и кидали в трюм. Трюмный сверху положит, она там сама заморозится. Как-никак, в трюме -20... Правда, на финишной прямой Кандыбей решил схитрить: - Я припишу вам эти тонны! Мы аппараты посадим... - Нет! - сказали участники забега, и последние сырые, но честные тонны подтвердили то, что мне ровно двадцать лет. Те обыватели, которые потом съели эти счастливые тонны, так и не узнали нашу маленькую тайну. Ура! Главный член партии Варочкин прилепил в столовой «боевой листок». В нём кратко, но красочно скупыми, но правильными словами был описан путь нашей вахты в трудовое бессмертие! В нашей каюте №85, Алуся накрыла прекрасный стол, и торжество перешло в более приятную фазу. Завпрод Миша, по записке помполита Варочкина, выкатил нам два трёхлика сухого вина, затем, когда оставались самые близкие и верные, уже без записки завпрод выкатил ещё два.. Затем пришёл Кретитнин и поставил на стол трофейную бутылку « Алазанской долины»… Следом появилась Люба с гитарой. «Сапун» строился на верфях Штраульзунда, соответственно, был укомплектован всем немецким и гитарой тоже. «Музима» - это не Закарпатская мебельная фабрика. К тому же, Люба прекрасно знала, что это не балалайка. Глядя на то, как её рука скользит по грифу, можно было нарисовать себе любые картинки. Кретинин вручил мне телеграмму от Моей Мамы: - Читай нам всем! Мама - святое дело... Мои друзья, очевидно, вспомнив своих мам, стареньких и не очень, притихли. Уверен, что в этот момент мысленно все были дома. Все встали, сжимая пластиковые стаканчики из-под пальмасского кефира, и я громко начал читать: - Дорогой сынок! Поздравляю тебя с днём рождения... - тут, как говорится, предательская слеза поползла по щеке! Я продолжал . - Мы с папой тебя любим и ждём домой... Тулип, огромный и пуленепробиваемый Тулип, который в морях вырос и просолился до несъедобного состояния, тоже хлюпнул носом. Слово от мамы — это великая сила, и ему не надо искать дорогу в сердце. Оно всегда там. Слеза скользнула по моей щеке и упала на бумагу... Собрав последние силы, я продолжил чтение: - …и не пей с Тулипом, и слушайся дядю Колю ... Нет, ну и кто мог такое придумать и дописать? На такое способен только человек по фамилии Кретинин… Вы знаете, что такое «взрыв хохота»? На «Сапуне» я слышал подобное часто. Причём, чем труднее нам было, тем громче они были. Праздник прыгал по столу! Люба сама писала песни, и теперь не я, а она оказалась в центре внимания. «Музима» застонала: Дорога к чужим причалам Опасной была всегда. И, чтобы вращать штурвалом, Должна быть рука тверда. Оскалились злые скалы, И чайки приносят весть: У скал есть налог немалый, На тех, кто штормует здесь. Немецкий щипковый инструмент рвал сердца и души русских рыбаков: Бессильны слова молитвы, Не греет нательный крест. В Раю для героев битвы Всего лишь двенадцать мест. Забудем свои привычки - Звереет опять волна! На клюзе четыре смычки, Тревогами ночь полна. Все черти, поднявшись разом, Рванулись на абордаж. Кому пред последним часом Поможет пустой кураж? У Смерти всегда есть сводня! Органом взревел Норд-Вест. Как жаль, что в Раю сегодня Всего лишь двенадцать мест. Песня закончилась на совсем других аккордах: Наш якорь не держит, наш якорь ползёт Мы – призраки в белых одеждах. Я знаю, последней под воду уйдёт Надежда… надежда… надежда… Тулип озвучил наши общие мысли: - Люба, мы тебя любим!... Четыре часа пролетело, бутылёчки огорчали своей звонкой пустотой. Жаль, конечно, но пора на вахту. Ваерные лебёдки тяжело гудели, обещая, что Родина голодной не уснёт...Зззззз-ыть....Зззззз-ыть... УУУУУ-УХ! Есть пятнадцать тонн... Должность комсорга - это не только подсвечивать первому помощнику тернистый путь и выступать с лекцией о «трудном положении братского африканского народа». Стенгазеты должны были появляться вовремя! Вместе с Любой, комсомолкой зрелого возраста, я заражаясь вирусом графомании, писал и рисовал. Со своих портретов за нами неустанно следили члены политбюро. Правда, иногда мне казалось, что их больше интересует моя помощница. Люба прижималась ко мне то с одного бока, то с другого: - А вот тут буковку подправь... и вот тут... Как хорошо-то, а.. Затем она встала, обошла стол и, склонившись над нашим рабочим место, застыла в самой интересной позе. Прямо передо мной, в разрезе её халатика, я видел два изумительных персика. Для того, чтобы скрыть мою заинтересованность ими, я уставился на комсомольский значок, который гордо сиял на чуть левее. Взглядом я впился в буквы: «ВЛКСМ. Ленинский зачёт». Продержался так недолго и мой взгляд опять заелозил по персикам. В болотно-зелёных глазах моей искусительницы, были другие буквы: «Дурашка, давай займёмся более интересными делами, а дорисуем — потом!». В своих глазах я быстренько написал ответ: «А слово французское знаешь?...». Люба заморгала: «Конечно, знаю, глупенький мой…». При этом её хитрый язык медленно облизал её хитрые губки. Именно в этот момент из складки между её персиков вылез маленький чёртик. Спрыгнув на стенгазету, он стал топтать мой нарисованный траулер. Затем стал грозить мне кочергой и своими кулачками-копытцами. Я хотел было послать его к чёрту, но он был до ужаса похож на товарища помполита. Как говорится, одно лицо! Спасло то, что дверь столовой открылась, и появился Кретинин. Люба вздохнула, поймала чёртика и закинула его обратно к персикам: - Вы тут сами творите, а я пошла... - Люба, - весело начал Коля - Как бы я тебя... нарисовал! - Алусю рисуй...- хлоп дверью. - Ревнивая! - успел кинуть Кретинин и взял карандаши. Вскоре подправленный им траулер задымил трубой, а ваера тащили огромный трал с заветными купюрами! Из этой денежной массы торчал мастерски прорисованный четвертной, но на месте Ленина красовался портрет нашего капитана! Рисовал Николай очень быстро, словно печатал. Я спросил: - Где ты такому научился? - В долине Баранби, - обыденно ответил он. - Где? - Когда Лысая сопка справа, а болото Гытгыткокай слева, то к вечеру увидишь долину Баранби.... Оказалось, что Николай когда-то учился на геолога. Будучи ещё студентом, в 1972-м году он попал на Чукотку в геологоразведку. В его обязанность входило таскать армейскую рацию. Ровно в 18-00 по местному времени надо было связываться с основным лагерем: «Я - Днепр один, восемь, полста шесть. Всё нормально, надоев — ноль литров...». Надои — это количество найденного золота. Всё было легко и просто. Били неглубокие шурфы, а между делом, в большой банке из-под сухого молока заваривали чифирь. Единственное, что затрудняло жизнь, так это комары и гнус. И вот однажды, когда Николай включил рацию, она не работала... Он щёлкал тумлерочками, дёргал проводочки, но всё было напрасным. В радиоделе Николай тогда мало, что понимал. Ему оставалось только откручивать и прикручивать всё, что откручивалось, и щёлкать тем, что щёлкало. Вспомните, как вы чините телевизор? Вот и он так же… Через пятнадцать минут рация заработала. Коля ворвался в эфир: «Я Днепр….», и знаете, что ему ответили? Оказалось, что их не было двое суток, и группа поиска уже собирается в дорогу. После того, как часы сверили по Москве, оказалось, что все они отставали ровно на 15 минут. Чуть позже заметили ещё одну странность - исчез комар. Он, конечно, был, но, скорее, материковый, а не волосатый - чукотский. - Надои, - добавил Кретинин, - Их надо было искать там, где рогатый Келе души своих рабов прячет… Я ничего не понял, но задавать глупые вопросы не хотелось. Вернувшись из экспедиции, Николай открыл в себе талант художника. Словно испугавшись жизни нищего гения, он бросил геологический институт, заочно окончил школу радистов и с тех пор, если и рисовал, то только на старых морских картах. Именно от Николая Кретинана я впервые услышал то, что Чукотка, оказывается - это другая планета.. И вы поверили рассказу Николая? Я тоже не поверил… Вернее, сначала не поверил. Но прошло несколько лет, и, когда я увидел справа от себя Лысую сопку, а слева – болото Гытгыткокай, то я понял, что к концу дня вся наша группа из пяти грязных и уставших человек будет ночевать в долине Баранби. Комара не было! Вернее, он был, но какой-то материковый… Я нашёл старые шурфы и ржавую банку из-под сухого молока. Ещё через два дня я пил ледяную воду реки Намномкыкай . Вечером, царице этих мест, Марине Натутэ, не забывая о слове французском, я нашёптывал сказки о звёздах южного полушария. В благодарность за это, она привела меня к вековой наледи, где, по её словам, Келе - страшный чёрт, прятал души загубленных им людей… Ещё через два дня старший нашего отрядика и я взорвали эту наледь, прилипшую к северному склону сопки. Расковыряв окаменелое дерьмо мамонтов, мы увидел то, зачем сюда пришли – самородковое гнездо. Вечером я кричал в эфир: «Астра тридцать полста шесть…. Всё в порядке! Надои шестнадцать литров! Высылайте вертушку….» *

ШЛЮПКА * Боцман Валера Янин старательно подкрашивал шлюп-балку. Он вообще всё делает старательно, но красит с какой-то особенной любовью. Очевидно, при виде кисти в боцмане просыпается художник. Поэтому, у нас самый старательно подкрашенный пароход. Все кругом ржавые, а мы — словно новые! Пробегая мимо, я засмотрелся на человека, облагороженного трудом... и зацепил ногой банку с белой краской. Она по ступенькам-балясинкам трапа на траловую палубу: скул-скул-скул... Белые плямы на чёрных балясинках: плям-плям-плям... В художнике очнулся боцман: - У тебя глаза на яйцах?... Яйца с глазами я, даже, на Пасху не видел. Но то так, эпизод! Я расскажу другое. Толкаться среди тральцов мне всегда нравилось больше, чем в цеху. Тем более, что Тулип, оценив мои способности штопать тралы, обещал дать «матроса 1-го класса» и забрать к себе. Правда, мастер Пётр Евтухович Кандыбей, узнав о таких закулисных переговорах, тоже пообещал 1-го дать и сделать трюмным. Но, простите, морозильный трюм и палуба — чувствуете разницу? Хотя, не зря молва носит, что: Самый лучший из людей – Рыбный мастер Кандыбей. Так что, прислушаюсь к молве и потеплю. Рыбы нет, трал только поставили, и Тулип передаёт мне секреты сплеснивания конца! Между прочим, это умение часто пригождалось мне и в другой жизни. Мукомол Юра вылез из своего мрачного подземелья. Бегает с фотоаппаратом, снимая всё подряд. Интересно, человек лет пять в морях и что, спрашивается, что ещё снимать? Он и сам признаёт, что все лучшие снимки - это снимки первого рейса. Остальное - это « я и турачка, турачка и я..». - Замрите, фотаю! - это он мне и Тулипу. Я замер, а Тулип отплясал: Я, когда домой вернуся, Обязательно напьюся! Ждёт беднягу-моряка Дверь родного кабака, И, клянусь своим зубОм, Я её открою лбом!.. Не успел он закончить, как появился второй помощник, Александр Александрович или просто - штурман Сан Саныч. Ему нет и тридцати, поэтому общий язык я с ним нашёл быстро. Штурман поведал приятную новость. Дело в том, что порванный по вине Алуси трал мы восстановить так и не смогли, а нехватка орудия непосильного труда чувствовалась. Зато теперь РТМ «Стрелец» идёт домой и предложил нам свои тралы. Берём всё! Вина, случайно, нет? Нет? Какая жалость! Второй помощник организовывает шлюпочный поход за нежданными подарками, и ему требуются добровольцы. Меня, правда, брать не хочет, мол, трал порвали из-за Алуси, а я её защищал, значит, Беда всегда где-то рядом. Моторист Жора Кокут — молдаванин по рождению и по призванию, с кличкой Флуераш — размахивая шлюпочным черпаком, принял мою сторону: - Шлюпка течёт. Пусть воду вычерпывает. Саныч дрогнул, тем более, что с добровольцами, по причине близкого обеда, очень сложно. Не поверите, однако я, словно дурак полный счастья, прыгаю в протекающую шлюпку! Зато свобода! "Дык-дык-дык" - тарахтит весёлый дырчик-дизелёк. Мы уже на воде и уже протекаем. - Куда идти?! - криком спрашивает Саныч у капитана. Капитан с моста ленинским движением руки указал направление. Саныч опять: - Далеко? - Не очень! Вот и вся навигация. И посудите сами, зачем настоящим морякам компАс? Он, конечно, есть, но кто нам его даст, если в нём литр вкусного спирта? Когда вам говорят, что расстояния на море - это кабельтовы и мили, то знайте, вас пытаются обмануть. Есть «близко» и «не очень далеко». Вариант «далеко» к шлюпке вообще не подходит. На «далеко» - только пароходом. Шлюпка, простите, течёт быстрее, чем приближается «далеко». Никаких ковшиков не хватит. Дык-дык-дык… разливается над Южной Атлантикой. Саныч прикалывает Жору: - Жора, чем отличается моторист от хирурга? Маслопупый сдался сразу: - Не знаю. Тулип оживился: - И чем? Если не зарплатой? Второй томить не стал: - Хирург сначала сикает, а потом - руки моет. Моторист - наоборот, сначала руки моет.. Жора поглядел на свои замасленные руки: - И то верно... Держась за короткий шкертик, стою на носу нашего плав-средства и высматриваю «Стрелец». Второй на руле. Жора-Флуераш и Тулип, убаюканные монотонностью дырчика, мирно дремлют. У них, словно на войне: есть свободная минута — надо подремать! Вскоре я увидел «Стрельца», указал на него нашему кормчему, а сам принялся вычерпывать воду. Мотористам проще сделать черпачок, чем найти дырочку. Хотя и тут глазастым не надо быть. Все шлюпки текут через вал гребного винта! РТМ «Стрелец» - старый немецкий «Тропик» - поджидая нас, замер, слегка покачиваясь. Мысленно и он, и все его обитатели уже дома. Мы им со своими заморочками и даром не нужны. Поэтому, лебёдка трижды быстренько прожужжала, и три огромных клубка быстренько оказались у нас. Причём, два клубка легли аккуратно, а третий лёг на планшир, отчего наша шлюпочка получила крен. Проще говоря, встала раком. Со «Стрельца» нам помахали рукой, мы помахали им в ответ, и каждый пошёл своей дорогой. Мы бы так и шли, но, вот же незадача какая - весёлый дырчик заглох! Тишина, конечно, хорошо, но не в нашем случае. Потеряв ход, мы оказались лагом к волне, то есть, качка усилилась. Мало того, что шлюпка протекала, теперь её стало, пусть потихоньку, но захлёстывать. Глубокое чувство радости от подарков сменило бездонное чувство тревоги... И сказать вам, почему мы заглохли? Я, конечно, скажу, но вы не поверите! Всё дело в том, что моторист-молдаванин забыл залить солярку в бак... Теперь он открутил крышку бака и с удивлением рассматривает его девственно чистое дно... Тулип тоже туда заглянул. И я бы заглянул, но я на носу, за тралами. Очень жаль! Я бы уж точно разглядел там надпись: «Жора, ты идиот!». Понимаю, что дырчки частенько сами себе пуговицы крутят, то есть вытворяют что хотят. Но чтоб так попасть, это уже, простите… Второй включил рацию: - «Сапун», я шлюпка, приём.... «Сапун», я шлюпка, приём.... В ответ голос эфира: - Ш-ш-ш-ш-ш-ш…. Рация - это отдельная жалобная песня! Треснувший её корпус был облеплен пластилином. Из корпуса, вернее из специально прогрызенной, словно бобром, дырочки, торчало два проводка. К ним уже изолентой, для усиления давно вымерших аккумуляторов, были прикручены две круглые батарейки. Очевидно, это изобретение штурмана. А вообще, надо признать, что пластилин - это удобно! Где рацию прилепил — там и взял. У Саныча всё крепится либо на пластилине, либо на изоленте. И всё работает! Правда, недолго... Уловили, к чему я клоню? - «Сапун», я шлюпка, приём... В ответ — шипение эфира. Чувствую, как чёрт тянет меня за язык: - Сейчас батарейка сядет... Конечно, лучше бы я молчал! Мои, так сказать, верные друзья, мне и Алусю вспомнили и высказали свои горькие сожаления по поводу того, что взяли меня с собой. Мол, они «всё так и знали...». Вы видели такое? Один, природный румын, забыл про солярку, другой, дипломированный штурман — рацию из пластилина слепил, а я виноват. Я понимаю, что мадам Справедливость сюда давно не заплывала, но всё же обидно. В отместку я продолжал вещать и каркать: - Интересно, почему я не вычерпываю воду? Кокут поглядел на днище нашего ковчега: - Потому что, её нет... - Логично! А куда она делась? Молдаванин опять заглянул в бак! Зато Саныч подтвердил мою догадку: - Тралы впитывают...А мы тонем. Тонем! Какое страшное слово. Нет, чтобы сказать «медленно погружаемся». Или «становимся тяжелее». Вот сразу в лоб – тонем. А поискать шансы? Хотя, где их искать? Изобретатель пластилиновой рации взмолился с новой силой: - «Сапун», я шлюпка, приём.. «Сапун», приём... Я опять встал на банку, пытаясь высмотреть наш траулер. Дар провидца усиливался: - Сейчас туман упадёт... Это было понятно по фронту холодного воздуха, который шёл чуть выше. Туман был уже виден! Маленькое облачко на горизонте уверенно ползло на нас, и очень скоро мы оказались в его желудке. Тишина изредка нарушалась жалобным: - «Сапун», я шлюпка... «Сапун», я шлюпка… В ответ — ехидное шипение эфира. Планета опустела! Я вынул из чехла нож, нацарапал на банке свои имя, фамилию, дату рождения и поставил прочерк. Неделю, если выбросить тралы, мы продержимся. Нож есть только у меня значит, я продержусь дольше... Что делать? Законы выживания никто не отменял. Природа всегда дарит шанс любимцу! Я, конечно, шучу, но мысли такие были. Вскоре Сан Саныч умолк. Точнее, он бы ещё и говорил, но умолкла пластилиновая рация — батарейки таки сели! Одно хорошо, что туман стал рассеиваться, и мы уже болтались, словно на полянке. И тут я вспомнил спасительную детскую дурку! Через мокрые тралы я перебрался на корму и взял рацию. Меня даже никто не спросил, зачем. Открутив от проводков батарейки, я стал тереть их ладонями и постукивать по банке. Саныч понял мою идею и стал помогать. Затем мы быстро, в четыре руки, примотали их на место. - «Сапун», я шлюпка! Приём!.. Рация очнулась: - Ш-ш-ш-ш-шлюпка, я «Сапун», вас слышу. Приём.. - «Сапун»! - ликовал Саныч, - Пеленгуй меня скорее, пока не села батарея! Гари нет, болтаемся в дрейфе, словно зайцы деда Мазая! Приём.. В ответ: - Шлюпка, я «Сапун», пеленг … ш-ш-ш-ш... Всё! Рация окончательно сдохла...И что пеленг? Пеленгу всё по пеленгу, а нам что делать? Туман уходит, но горизонта ещё нет. Опять молчим. Я полез на нос. Штурман успокаивает сам себя: - Очевидно, успели пеленг взять... Тулип и Жора опять в анабиозе. Я им завидую! Причём, прежде чем отключить мозг от тела, они опять заглянули в бак... И вот, раздирая остатки тумана, на нашу полянку вылез родной «Сапун»! К слову, мы его ожидали увидеть совсем с другой стороны. Валера-дракон с максимальной дистанции метнул нам выброску. Вдоль борта выстроились ликующие встречающие. Старший механик уже поджидал нас с канистрой свежей солярки. И всё закончилось... Причём, не просто закончилось, а закончилось хорошо! Алуся кормила нас остатками вкуснейшего обеда и, поглаживая мою руку, тихонько шептала: - Я так волновалась, я так волновалась... Что ни говори, день умирал приятно. Впереди несколько часов отдыха - и новая вахта, но уже без приключений. Впрочем, кто знает, кто знает… *

Спасибо всем за посты, даже, китайские. Сам я отвечать не буду - это отвлевкает. Особо страшные вопросы кидайте в личку. Однако, продолжим! ОБИДА * Свежих овощей мы не видели с начала рейса. И всё по той причине, что работали в глухом огороде, вдалеке от основных баз. Наконец, нас нашёл бывший китобой и перегрузил «свежие цитрусовые». По правому борту мы их получали, по левому – выбрасывали за борт. У китобоя нет морозильного трюма! А те, кто на него грузили всю эту увядшую красоту, этого не знали? Спрашивается, и чего они нас искали? Могли бы и сами выбросить ... Самые трудные - это первые три месяца рейса. Затем морская болезнь сменяется морским безразличием, а морские волки, забывая о салагах, переходят на морскую капусту. Это совсем не означает, что жизнь стала прекрасна. К тому же, анекдоты закончились! Тоска — вторая беда после морской болезни. Если я, например, так и не понял, что такое тоска по берегу, то Чопык увядал, словно не политая грядка. Освоив плетение мочалок и авосек, он всё своё свободное время посвящал этому занятию. Челнок стал продолжением его организма, и даже Тулип звал его в тральцы. Чопыку было всё безразлично. Он не лез ни в какие разговоры, не смотрел затёртые фильмы, а книги он и в хорошие-то времена не читал. Своему народному творчеству в молчаливой тоске он скармливал капрон фалов и пропилен швартовных концов. Пятью рублями в его чемодан падала авоська, десятью — мочалка! Больше никаких радостей не было. Притихший вулкан разума грозил обернуться Помпеей. И вот - конец вахты. Вова возится с тарой, а я вожусь со шлангом, смывая следы геноцида хека. Заступающая вахта уже теснит нас к выходу, да мы и не против. И тут Вова задел упаковкой вечно сонного матроса-уборщика Мукина! Свершилось чудо — Мукин проснулся: - Ты что, людей не видишь, бандеровец недобитый? - Кто бандеровец? – Чопык предупреждающе отставил тару. - Ты бандеровец! - Мукин не сообразил, что длинные руки Чопыка уже свободны. - Я? - Ты! Последнее было сказано уже не так уверенно, но терпец у галичанина лопнул. И, конечно же, Мукин, тут же оказался «курвой», «безродным псом» и «косым дябелом». Далее они оба перешли на русский вариант эсперанто, но галицкая говирка Чопыка давала ему явное преимущество. Зеваки собрались кругом и с интересом узнали, что Мукин не просто «безродный пёс», но и «вуйка из лесу», которого «слепила рагулиха из силоса пропущенного через желудок коровы». Представили? И что делать Мукину? Ничего, кроме двух слов, которые он переставлял местами, в его словарном запасе не было. Прав Чопык или нет, но он мой товарищ, и я, конечно, был на его стороне. Тем более, что Мукин раздражал меня давно. Вот уж, действительно, его зачатие без коровы не обошлось. Поняв, что интеллектуальная часть турнира проиграна, этот великан, ростом чуть выше седьмого гнома, решил перейти к делу! Сжав свои кулачки, он стал прыгать вокруг нашего Вовы, стараясь засветить ему под глаз. И это ему удалось! Не совсем так, как хотелось бы, но удалось.. Толпа взревела: - Чоп, всыпь ему!... - кричали матросы нашей вахты. - Мукин, вдарь ногой!... – кричали соперники соцсоревнования. - Шайбу! Шайбу!... Рыбмастер нашей вахты Пётр Евтухович Кандыбей, в желании прекратить этот бой советских гладиаторов, обхватил Вову сзади. Конечно, Мукин, не будь дураком, тут же лягнул Вову в живот. А я, не будь дураком, поймал тоненькую шею Мукина, прижал его к переборке и направил из шланга струю забортной воды в одуревшее лицо!... От напора щёки Мукина раздулись, а глаза полезли из орбит. Я тоже вошёл в раж: - Долбоклюй, и где ты увидел бандеровца?!.. Долбоклюй уже вообще ничего не видел. Хорошо, что Саня Колесник догадался перекрыть воду. И спасибо ему за это - уберёг от галер! Саня Колесник не просто волк, а матёрый волчище. На «Сапуне» с первых рейсов. Два рейса назад в заливе Прюдс огромная волна накрыла траулер, и несколько человек получили травмы. Колесника пришлось переправлять в Союз… Едва зализав раны, он положил в медкнижку 15 бонов и опять тут. Надо заметить, что драки - это очень большая редкость! Обычно всё заканчивается словесной перепалкой уровня «сам дурак». За драку могут и визу прикрыть. И не надо, при этом, кидать брови на лоб - всё так и всё правильно. Зато Мукин получил замечательную кличку Му-Му, или проще Му-Мукин. Он менял траулера, но кличка, помахивая мокрым хвостиком, верно следовала за ним.. Хорошо, когда обед после вахты. Никуда спешить не надо. Алуся готовила по-домашнему. Даже приворотное зелье не могло помешать аппетиту. Спокойно жуй и радуйся жизни! В столовой у каждого строго своё место. И вообще, на траулере всегда знаешь, где тебе стоять или сидеть. Такие простейшие правила, сводили пустые проблемы на нет. Подошёл Колесник и поставил передо мной тарелочку с солёной рыбкой: - Отведай, сам солил… Я понял - волки приняли меня в стаю! Чопык так и не обедал, а сидел в каюте, на диване. Я подсел рядом: - Ну, чего ты бесишься? На бандеровца обиделся? Чопык достал «приму» и стал считать на сигарете дырочки от шашеля: - Не цигарка, а флейта… Закурил, закрывая дырочки пальцами, и вздохнул: - Та шо там "бандеровец"? Мы привыкли, если западэнец, значит – бандеровец… Галуся не пишет, вот и думай, шо хочешь. - Конечно! И ты думаешь что она у Мыколы?.. - У Степана.. -… а ты придёшь с рейса, весь такой богатый. Сигарета с золотым ободком. Крышу новым шифером покроешь… - Железом цинковым.. - Ну, да, железом и, конечно, цинковым! А Галуся рачки по Степанову огороду ползает, а жаба её завистью душит. Вот тут-то она и поймёт всю трагедию своего выбора. - Так отож… Чопык представил Галусю, задушенную жабой, и ему полегчало. Степана в своих фантазиях он, конечно, закопал бы живьём. - Вот и хорошо! - подыгрываю я. - А ты приведёшь Ганну.. - Не, Маричку… - Правильно! А после другого рейса… - А мне что их, после каждого рейса менять? - заулыбался мой западэнец. - Тебе это трудно? Меняй! Уже после третьей сигареты Чопык рассказал мне свою "бандеровскую историю". Оказывается, его дед всю войну пулемётчиком прошагал. Звеня медалями, домой вернулся. Казалось, вот она, красивая жизнь начинается. Но вечером пришла банда. Положили перед дедом топорик и говорят, мол, порубаешь училку. Нет – значит, тебе под рёбра дубовые клинья вобьём, да тебя гвоздями к стене твоей же хаты и приколотим. Будешь подыхать и глядеть на то, как мы всю твою поганую родню этим же топориком на капусту шинкуем…. Дед взял топорик, порубал училку, а через год, его и остальных закидали гранатами в схроне. Чопык поглядел на меня: - Скажи честно, что бы ты делал? - Не знаю… - Зато я знаю. Ты бы тоже училку порубал…. Да, вопрос, конечно, интересный. Это не конец приключениям! После ужина опять Колесник подходит: - Помполит тебя зовёт. Лишнего ему не говори, сиди, головой кивай… Таки не утряслось! В каюте поводыря к коммунизму уютно и чисто. И не поверите - ни портретов Ленина или Брежнева я там не увидел! На столе стоят пепельница, две пустые стопки и…. тарелочка с рыбкой. Значит, Колесник уже тут был. - Садись, моряк, рассказывай, за что ты Му-Му.. тфу! В смысле, Мукина топил? А сам, хитрый такой, бутылочку с красной этикеточкой «Смирновъ №21» рядышком с рыбкой поставил. Мол, разговор без дураков и лишней фантазии. Бутылочка початая, но мне хватит! И всё-то я рассказал. А в конце историю Чопыка вспомнил, про деда его. И в лоб товарищу первому помощнику вопрос железный: - А Вы бы что делали?? Геннадий Андреевич опрокинул рюмочку и просто так, слово сам был в такой ситуации: - Проливая невинную кровь, свою шкуру не спасёшь… Мы потому и победили, что подыхать умели. На войне третьего варианта нет. И уже на прощанье: - Товарищ комсорг, ты больше никого не топи. На днях проведи лекцию коротенькую о «бедственном положении братского народа Мозамбика». - Геннадий Андреевич, я же не комсорг! Акустик у нас этим заведует. - Акустик твой - ни рыба, ни кролик. Так что, план я тебе накидаю, а ты своими словами всё расскажешь. Трудно им там, неграм этим. Очередной виток гражданской войны! Капитан Минингулов Юсуп Мергалимович на своём траулере раненых чернокожих товарищей в Союз повёз… И что сказать? Либо: «Есть, товарищ пистолет, автомат заряжен», либо спросить: «..господин назначил меня любимой женой?...». Я выбрал первый вариант. Место «любимой жены» досталось Му-Мукину. Он был объявлен зачинщиком массовых беспорядков и обвинён в разжигании нацрозни. Какая нацрознь, когда мы все советские? Но за обещание «всё простить», наш друг потихоньку постукивал о том, кто, чем дышит. Его новая должность называлась «осторожно, я иду». Вот такие простые правила игры. Письмо Чопык таки получил. И не просто письмо, а мешок с письмами. И не просто мешок, а большой мешок! И всё от Галы… Она писала каждый день, но, не доверяя местной почте, складывала все эти слёзы в коробку, которую затем, повезла в райцентр. Её понять можно. "Севастополь, СПОРП "Атлантика", РТМ "Сапун-Гора"... Чопыку" - и что это за адрес? Ни улицы тебе, ни номера хатки. Счастливый Чопык только и смог сказать: - Во, дура то… Живьём бы закопал…. *

Спасибо, Виталь. И спасибо тому, кто "Тайпа" сюда перетащил. Про него я хотел в три строки, но понесло! Однако вернёмся на брот РТМ"Сапун-Гора" и к его весёлым обитателям. * АЛУСЯ Упрятанная под всеми палубами судовая машина сотрясает мелкой дрожью стальной корпус: трау-лер-трау-лер-трау-лер... И так месяц... полгода... год.... Поэтому, «Сапун-Гора» и называется «траулер». Однажды, когда я спал, машину заглушили. И чтобы вы думали? Я проснулся от наступившей тишины! В ужасе выскочил на палубу, ожидая увидеть конец света или товарища Иисуса, наполняющего уловом наши тралы...Оказалось, лежим в дрейфе, карауля базу с почтой. Времени не тратя попусту, старший механик, или, если по-морскому, Дед, решил поковыряться в своих железяках. Но я не о том. Экипаж «Сапун-Гора» - это 76 человек и плюс чётное число женщин. Всегда строго - либо две, либо четыре, либо, как в нашем рейсе, шесть. Всё зависит от числа двухместных кают. Мужиков в любую каюту можно напихать в любом количестве. Женщины - существа нежные, поэтому с ними сложнее. Причём, сложнее во всех отношениях. Уже позже, работая в экипажах, где их вообще не было, убедился, что без них спокойнее. Алуся — самое нежное существо! Пожалуй, она моя первая Муза. Гораздо позже, но именно ей я посвятил нетленные строки: Весьма грудастая бабёнка В селе оставила ребёнка И, чтобы жизнь начать сначала, В морях отца ему искала... Как говорится - портрет в два мазка. Впрочем, добавить всегда найдётся что. Алуся напоминала нежный пончик на ножках с двумя арбузиками. Когда я смотрел на её пухленькие губки, то всегда пытался вспомнить сладкое французское слово, которое поведал мне Миша-завпрод. Шансов опрокинуть Алусю навзничь и заглянуть в её бездонные глупо-голубые глаза у меня не было! Матросу второго класса такие вольности не положены. Вахта по 12 часов не оставляла времени на подобные глупости. Но у нас были мотористы-мотыли, комсостав и прочие участники конкурса «выбери меня». Им полегче, а значит и карты им в руки. Конечно, я попытался надкусить этот кусочек сладкого тортика, но получил категорический отказ: -Ты ещё молодой, а мэнэ бы не тики грошы заробыть, но чоловика найти... Я даже не обиделся, а, напротив, стал с интересом наблюдать за Алусиной охотой. Прошло, почти два месяца промысла, и все наши Снегурочки давно устроили свою маленькую личную жизнь. Тем более, что выбор был только за ними! Шафиня, строгая мадам предпенсионного возраста, которую звали Анна Гавриловна, дарила свою любовь 35-ти летнему коню Валере боцману. Прачка, которой не просто «за», а безнадёжно «ЗА» - мурлыкала песенки драной кошки на волосатой груди ещё свеженького завпрода. Молодая буфетчица Люба, полное имя которой было "Люба-пуля в голове", осыпала ласками красавца старпома. Когда старпом, весь в прелестях разврата, отдыхал на ходовом мостике, Люба ублажала стармеха или, проще говоря, дедушку Деда. Последним в её списке значился член партии и борец за чистоту наших умов помполит товарищ Варочкин... Оставшиеся, о которых я и вспоминать не буду, тоже пристроились. И только Алуся была неприступна! Весь её вид говорил: «А я не такая...» Радист Коля Кретинин нашёл способ, как отомстить недотроге. Дело в том, что фамилия Алуси — Кравченко, а фамилия второго механика — Бут... Не поняли к чему я? Всё просто! Очень часто Коля из своей радио-рубки, весёлым голосом объявлял по громкой трансляции: «Янин, Чопык, Кравченко иБут.... получить радиограммы....». Называется сдвигология, да? Проходила пара дней, и над океаном опять разливалось: «... Кравченко иБут....» Так продолжалось, пока не вмешался помполит Варочкин. Морская болезнь очень усложняла Алусину жизнь. Представляете, душный камбуз, раскалённая плита, огромный лагун ароматного борща и качка! Во время очередного шторма Алуся становилась бледной, словно мраморная Мадонна Брюгге, без младенца, правда. Младенец - у бабушки под Винницей. Покачиваясь в коридорах траулера, наша Мадонна стонала: - Остановите пароход, я сойду!... Думаете, кто остановил? И не остановят! Тут останови – половина разбежится. Шторм штормом, а обед по расписанию! Кандидаты в «чолувики» требовали еды! Сидим как-то, стучим ложками по стальным мискам-мухтаркам, жадно выгребая содержимое, а Валера боцман не ест. На диванчике сидит, старые газетки полистывает и всё-то спрашивает: -Ну, и как борщик? Вкусный? - Вкусный! А что такое??.. - отвечаем и добавки просим. Боцман не унимается: -На добавку потянуло? Давай, давай. Алуся новое приворотное зелье придумала. Завтра начнётся брачный гон оленей... В том, что Валера мог и мёртвого разыграть, никто не сомневался. Но снится ночью мне сон удивительный! А так, как я зачитывался таким автором, как Генрих Сенкевич, то и сон был соответствующий. Якобы, стою я в каминном зале своего родового замка над Вислой. Вокруг доспехи моих предков замечательных, которые и Москву жгли, и прочие неприятные ужасы творили. На стене висит герб «Огончик» - герб рода моего непереводимого. И вы не поверите, но подходит ко мне красавица Алуся! Глазки её горят, арбузики под платьем парчовым тудым-сюдым перекатываются. И губки пухлые молвят сладко: - Что же ты, принц мой, две мисочки зелья приворотного высербал, а на взгляды мои жаждущие внимания не обращаешь?? А знаешь ли ты, ясновельможный мой, слово французское «минет»? - Знаю, - говорю, - Миша мне рассказал, какие вы гадости в рот таскаете.. - Гадость - это у Миши. А у тебя, сокол мой, самая, что ни на есть прелесть! И уже на колени передо мной мостится, и ватные штаны трюмного, медленно так с меня снимает...Представляете, да? И только она коснулась губами своими моей грустной никчёмности, только я почувствовал морок удивительный, как коридоры замка застонали от тяжёлых сапог отца моего, славного короля Сигизмунда III .... Ничего, думаю, успеем! И уж, сам помогаю Алусе движениями природными! И шепчу ей глупости нежные.. Шаги всё ближе и громче! И, когда казалось бы, что уже всё, сейчас брызнет на Алусю патока жемчужная, как двери с грохотом распахнулись, и отец мой, Сигизмунд III, дурным голосом рыбмастера Жени Рассохцкого, развеял чары приворота: -ПОДЪЁМ!... Дверь опять — хлоп... Чтоб ты, Женя, пропал! А он уже у двери соседней каюты: -Подъём... Топ-топ, по коридору: -Подъём!...Желающим на бальные танцы собраться в рыб цехе!... Слышу сонный голос Чопыка: -Живьём бы закопал... Уже потом, после рейса, когда Алуся была в своём селе под Винницей, а мы сидели в севастопольском кабаке «Чайка», Валера, разомлев от алкоголя, раскрыл нам страшную тайну: -Помните, я вас всё спрашивал про борщик, да зельем приворотным пугал? Я-то уж, конечно помнил! -Так вот, - продолжал Валера — перед обедом я на камбуз заглянул, и что я там вижу? А вижу я то, что Алусе совсем плохо, и она где стояла, там и смычку пустила. Причём, вся смычка в лагун с борщом пошла! Алуся меня углядев, взмолилась, мол, не выдавай. Мол, новое приготовить не успеет, а если тральцов и прочих голодными оставить, они её саму проглотят... Я и подумал, что таки да! Вам-то жрать, что омаров под винным соусом, что Алусину смычку, особой разницы нет...А всё ж спокойнее. Чопык, тот от смеха даже салатом подавился: -Ох и гад же ты, Дракон! Я-то действительно поверил, что Алуся через свою стряпню свою приворот на нас наводит. Мне она как-то во сне явилась и такое вытворяла, что жинка и рядом не лежала.. Я молчал, но уже понеслось: -Да ты, гуцул, и за картошкой с топором ходил! Га-га-га!.. А помните, как Кретинин рацию на «Тбилиси» ремонтировал? Гы-гы-гы!.. -А помните... Га-га-га.... - Официант! Ещё водочки!...Шевели ластами, зелень подкильная – не обидим!.. Всё это будет, но будет ох, как не скоро. Пока что, сладкая жизнь на берегу, так далека, что и думать о ней не хочется. Думать о ней – только себя расстраивать. Тральцов Алуся смерть, как боялась. И я вам расскажу, почему. В первые дни промысла, когда она не знала страшных местных порядков, вышла, ведром позвякивая, на траловую палубу рыбки свежей набрать. Тралмастер Василий Назарович, по кличке Тулип её и прихватил: -Ты что, курва кудлатая, по тралу топчешься? Бабы по палубе не ходят! Садись теперь и сикай на трал.... Алуся сразу глаза слезами наполнила: -Та вы шо, хлопцы?? Меня Гавриловна до вас послала рыбки вам же набрать.. Но тральцы уже обступили Алусю: -Ты не бойся. Мы отвернёмся, а ты сикай быстрее и никогда больше не появляйся тут! Алуся зарыдала: - Отпустите меня, ради всех Святых! Не знала я-я-я-я-я..Это Гавриловна веле-е-е-е-е-е-е-ла.. Тулип схватил Алусю за руку и тащит, словно паук муху, на середину паутины трала: - Сикай скорее, сука! Иначе мы трал порвём - сама латать будешь! Смотрю на эту непристойность со шлюпочной палубы и соображаю, как Алусе помочь. Я-то не тралец! Салага, к тому же, и вмешиваться в дела тральцов вообще не имею права. И тут осенило: - Тулип! - кричу. - Тебя срочно капитан требует! Тулип матюкнулся, Алусю отпустил и побежал в рубку, словно пёс до хозяина. Алуся, не будь дурой, ведро бросила и по другому трапу на шлюпочную палубу выскочила. И кто тут сука? Конечно, Гавриловна! Уж она-то, старая морячка, знала, чем всё закончится. Я тоже в рыбцех поспешил. Тулип сейчас поймёт весь фокус с капитаном и на мне отыграется... Вам, конечно, смешно, но трал мы порвали! И не просто порвали, а порвали в полную непригодность. Тулип таки отловил меня: -Ну что, салага? Иди, штопай кормильца... Или рученьки бережёшь?? Надо признать, что к концу рейса руки у тральцов — сплошной мозоль. Тулип, хотя и выглядит устрашающе, но уже остыл: -То, что трал порвали, это штурман виноват. Не Алуся, а он скалу проглядел. Я вижу, тебе море не ради забавы, вот и пойми, что, если баба на палубе, то мужики о работе не думают, а на её пялятся. А на палубе, сам понимаешь, всякое может случится... И случается! На соседнем траулере тралец замешкался, и ему траловой доской голову, словно орех, ХРУСЬ... и нет тральца. Как говорится, на флоте бабочек не ловят… *

МОЗАМБИК - Хлопцы, идея! - Эйнштейн, какие идеи? Сюда бегом иди, у меня идей больше. Впрочем, начну с самого начала. 1978-ой год, порт Мапуто, Июнь, зима… Почему зима? Потому что это Африка. Там, где у нас лето, у них - зима. Мне 19 лет, я матрос 2-го класса, и это мой первый рейс. Таких салаг, 20% экипажа траулера «Сапун-Гора». И всё, потому что на улице зима, вернее, лето. То есть тут зима, а в Крыму – лето. Настоящие моряки летом, если в море, то только с пляжа. Ходить в моря летом, это привилегия салаг и штрафников! Хотя, уверяю, на дворе совсем не зимняя погода. Работа у салаги очень простая: бери больше - кидай дальше и, главное, быть каждой дырке затычкой. Кажется, что к африканскому берегу наш траулер привязан всеми верёвками, какие были. Это конечно, «швартовные концы», но они очень похожи на верёвки. Мой сосед по каюте вообще их «матузками» называет. И трап у него «дробына». Село, одним словом! Причём, не просто село, а галицкое село. Зовут его Вова Чопык. Тоже салага, но ему в салагах ходить дольше, чем остальным. Валера Янин, который боцман, или, проще говоря, Дракон, ни матузки, ни дробыну ему не простит. Однако, главная Вовина вина, это, то, что он, в присутствии Валеры сидел на… кнехте! И где вы видели такое? Чугунный кнехт, это же голова боцмана, точнее, Дракона! Короче, Вова влип. К тому же, если меня и таких, как я, на палубу привела романтика, то Вову, как нам казалось, сюда привела жажда наживы . По правде сказать, здесь нажиться гораздо сложнее, чем стать наживкой. Я и Миша-завпрод, стоим на палубе в ожидании Вовы. С прошлого рейса осталась картошка, и Миша спрятал её в трюме, под упаковками картонной тары. Прятать надо всё, потому что ремонтники, которые тут хозяйничали сорок пять суток, вопросом: «чьё это?», никогда не задаются. Миша моряк опытный. Поэтому он не просто завпрод, а матрос 1-го класса-завпрод-рулевой! Теперь я, он и Вова, должны, вскрыв трюм , докопаться до картофельного клада. - И где наш Колумб из Коломыи? - это кривоногий Миша о тонконогом о Вове. Вот тут-то мы и услышали: - Хлопцы, идея!.. Чопык стоял на мостике траловой рубки. Миша махнул ему рукой: - Эйнштейн, какие идеи? Сюда бегом иди, у меня идей больше! -Так, и де я??…Як отсюда до вас пройти? Стало понятно, что Вова заблудился. Миша завёлся сразу: - Ох, и йог твоя мать! Колхозник, по дробыне спустись! Отпустив ещё пару слов морского лексикона, Миша заверил всех что «турачка и канифас» это и есть Чопыка «мама и папа». Довольный своей речью он повернулся ко мне: - И как нам с такими моряками Родину рыбой накормить? Он же на пароход с вилами кидается, а трал авоськой называет.. Весь мусор в сёлах собрали и к нам на палубу высыпали. Тем временем Вова нашёл нужный трап и с виноватым видом подошёл к нам. Был он одет в фуфайку, подмышкой держал старые валенки. За поясом у него был что в рейсе скучать не придётся: - У нас Новый Год? А ты в лес за ёлочкой? Нам теперь Снегурочку подождать? - Так сказали же, что полезем до морозильного трюма в таре ход прорубить.. Мне боцман и топор дал и одеться так велел.. А шо? - Вова, ты тупой? А коньки тебе никто не выдал? Холодильник вытащили из розетки месяц назад. Пошли, чудо лесное… Картошка таилась под рыб.цехом, куда мы и отправились, подгоняемые Мишиными шуточками. Трюм встретил нас душным и спёртым, воздухом. Завпрод показал угол, где хранилась картошка, укрытая упаковками картонной тары. Мы выстроились в цепочку и стали разбирать завал. Первым был Чопык. Он лихо кидал упаковки Мише, тот — мне. Я бегал под люком, где свежего воздуха было больше. Хотя и тут дышать становилось труднее. Наконец Чопык, снял с могилы фараона, по имени Кар Тошка, последний слой. Жуткий дух вырвался из своего многодневного заточения и Вова первым набрал его в свои лёгкие. И он упал, и я это видел. Миша подбежал к нему: - Ты чего?... - успел он спросить и упал на него. И что я вижу? Они лежат крестиком, а я уже понимаю, что если просто стоять, то я стану ноликом. Самое обидное, что хватятся нас только к ужину, но и это под вопросом. Очевидно, пришло время совершить подвиг! Набрав в лёгкие побольше, ещё не протухшего воздуха, я бросился к павшим товарищам. Первым, к горловине трюма, подтащил Чопыка. Он явно легче и дышал отравой дольше. Миша, хотя ниже ростом, но откормленный. С ним пришлось провозиться. Главное не дышать возле вскрытой картофельной могилы! Теперь два тела лежат под спасительным люком, но как их вытащить? Чопык зашевелился, затем встал. Он, словно лунатик, стал подниматься по трапу, а я молча смотрел на его худой зад, который скоро попал на свежий воздух. А мне что делать? Бежать за помощью? Тоже вариант, но Миша потухнет навсегда. Вытащить его в одиночку я тоже не смогу. И вдруг сверху упал конец. Точнее матузка, потому что кинул её Вова. Дальше было проще. Вдвоём мы легко вытащили Мишину тушку и уложили её на стальной упаковочный стол. Миша, на этом столе, словно труп в морге, в ожидании вскрытия. Чопык упал на четвереньки и стал шумно отхаркиваться. Я обмахивал Мишу куском картона и, наконец, он очнулся: - Совсем ума у вас нет! Стол холодный, я спину могу застудить, идиоты… Покойничек сел и свесив со стола ноги, тоже стал отплевываться. Вот и слава богу, очнулся, остальное потерпим... Позже открыли большую горловину люка и запустили вентиляцию трюма. Болеет тонны картошки, превратилась в жижу. Уже потом, выйдя в океан, мы скормили её рыбам. А пока, опять спустившись в трюм, но уже в противогазах и закрыли тарой поруганное захоронение. За проявленную смекалку и героизм, капитан мне, даже, руку пожал. На этом церемония награждения закончилась. Не беда! Миша знал, что нужно героям. Денег у нас ни у кого не было, но был товар. У Чопыка имелись позолоченные часы «Восток», которые ходили только тогда, когда болтались на руке. У меня — флакон «Шипра» и, почти новые спортивные штаны с булками на коленках. Миша выставил несколько пачек лезвий «Нева», плюс новенький каютный замок. Тут же в порту крутился барыга, который мог поменять наш товар на деньги. После ужина мы нашли его и торг начался! В комнате у барыги кроме стола не было никакой другой мебели. В те времена в Мозамбике русских видели редко, поэтому общение происходило языком жестов. - Десять тысяч! - растопырив две пятерни, Миша показал цену лота. - Файв! - негр растопырил свою пятерню. - Восемь! - пятерня и три пальца замерли перед чёрным носом. - Файв! - опять пятерня. Миша решил поменять тактику: - Дай листок бумаги. Негр не понял и я решительно вмешался: - Гив ми нам плиз листок папира....- бойко начал я, подумал и добавил — Унд пенсил тоже.. Негр прекрасно всё понял и вытащил из ящика стола то, что просили. Миша нарисовал на листочке квадрат и большими буквами написал «БАЗАР». Затем тыча в рисунок карандашом, почти закричал: - Мы завтра пойдём на БА-ЗАР... Я синхронно переводил: - Мы тумороу гоин ту на БА-ЗАР… Миша: - И всё продадим в ДВА раза дороже! Понял? Я: - Унд ол всё засейлим в ТУ раза дороже! Ю андестенд? Барыга: - ФАЙВ! Нет, ну где вы видели таких упёртых и жадных? Негр называется. Миша махнул рукой: - Хрен с тобой, морда нерусская, давай файв... Выйдя с аукциона, Миша нас успокоил, мол, тоже неплохо, тем более что недалеко от порта есть прекрасно-дешёвый бар. Пройдя через угольный причал, мимо огромных, спиленных стволов «красного» дерева, мы вышли в город через абсолютно пустую проходную. Через несколько минут выбирали выпивку, в грязном и пустом баре. Чопык молчал всю дорогу, очевидно он ещё не совсем пришёл в себя. Из хмельного Миша выбрал «Капитан Морган». - Самогон, конечно, но пить можно. - пояснил он — На закуску берём только фрукты или те овощи, которые знаем. Иначе крысами фаршированными кактусами накормят...И никаких баб! У нас прививки от малярии, а не от триппера. - строго закончил он. Наконец нам принесли «Моргана», ананас и три маленькие рюмочки. Чопык повертел их в руках: - И как из этого пить? Миша добавил: - И моют их в одном тазу. Зато салфетки были именно в тех стаканах, которые были нам нужны. Бармен попытался что-то возразить, что-то залопотал, но махнул рукой и оставил нас в покое. Налито — выпито! Далее разговаривать стало веселее. За жизнь и за баб — самые популярные темы. Даже Вова разговорился. Говорил он на тёплом и мягком суржике. Главное не рассказывать при нём анекдотов про бандеровцев. Тут Вова переходил на галицкий диалект и понять его было невозможно. - А я дужо хотел служить на флоте. — к слову вставил он. - И на приписной меня в Севастополь записали. Ждал, ждал повестки, а её всё нет и нет. Тогда я сам в военкомат пошёл, и там выяснилось, что меня не Чопыком, а Чайником записали! Лучше бы и не ходил — в стойбат отправили... Обвинение в том, что Вова Чопык не моряк, а «сезонник и попутчик, алкающий наживы», было снято... Миша, раздвинув волосы на голове, поделился горьким опытом: - Видите у меня на черепе два шрама! Вам конечно расскажут, что это я в пьяном виде с трапа упал, но вы не верьте. Это шрамы от рогов! Тут у всех такие шрамы и у вас будут. -Та ни! - забеспокоился Чопык, поглаживая себя по голове. - Моя жинка не така дурна сука. Вона мне не изменит, бо знает, что я ей спочатку рогами очи повыкалываю, а потим живой закопаю… - Конечно! Уж, наши жёны точно не изменяют. Рога растут от еды и морской соли. - успокоил его Миша. Я был на стороне Вовы. Не все женщины похотливые суки! Но далее выяснилось то, что я и завпрод - молочные братья. Проще говоря, «одну сиську сосали». Сиська оказалась девушки Света-Крокодил из консервного склада. Та самая Света-Крокодил, которая обещала писать мне и ждать. И не такая уж она Крокодил, зато душа добрая. Втаптывая мои светлые чувства в грязный пол африканской забегаловки, Миша продолжал: - И боцман нам братец, и доктор, и старшой трал-мастер, и старпом. Только тот не признаётся.... Тебе Светка минет делала? Миша, словно густотёртой чёрной краской замазывал все мои побеги любви. Я уже чуть не плакал от такой суровой правды жизни: - МиЬнет? Это как? - Не минЬет, а минет - слово такое французское. Короче, в рот она у тебя брала? Нет? До самого интересного ты Свету не долистал. В следующий раз с этого и начни.... Миша говорил ту правду которую я, в общем то, знал. Поэтому желания попытаться набить ему морду, у меня не возникало. Далее он живо рассказал, что Света породнила пол флотилии. По этой причине « куёв, в её бочке, что огурцов». Я представил эту бочку с куями, а самый маленький куй, который плавал сверху, почему то казался мне моим.. Я почувствовал как на голове вспухают две шишечки. Догадка была шептала: «Панты полезли...». Господи! Я её целовал, а они свои отвисшие гадости в эти губки совали! Светка упала на дно моей памяти, на неё сверху, упал «Морган».. Вскоре мы всё допили и всё доели. Миша купил ещё бутылку зелья, бросил её в сумку и повёл нас в парк, где по его словам, был большой бассейн. Когда мы туда попали было уже часов семь вечера. Бассейн действительно оказался хорошим. Вове особенно понравилось вышка. Мы уселись за маленьким столиком и продолжили знакомство с «Морганом». Правда, стаканов ни больших, ни маленьких уже не было. Из закуски - только «Прима». Разговор наш становился всё громче, потому те люди, которые были вокруг нас, стали переходить на другую сторону рукотворного водоёма. Вернуться и всё нам простить, мы их не уговаривали. Вова разделся и взобрался на вышку: - Хлопцы! Прыжок в ртуть!... Он гордо стоял в чёрных армейских трусах, которые, словно пиратский флаг, развивались на его тонких ногах. Представляете картинку? Затем, он стал подпрыгивать на мостике и, вдруг, мостик сам подбросил его так высоко, что Вова, словно жаба задёргав лапками, полетел в воду. Голова любого галичанина всегда тяжелее остальной части тела - там хранятся думы. Главный удар пришёлся именно по ней. Фонтан брызг, распрямив на мгновение извилины мозга, устремился к догорающему африканскому солнцу. Сам Вова исчез под водой. На поверхности, словно мазутное пятно уничтоженной субмарины, расплывалось чёрное полотнище трусов. Миша встал: - Убился, таки, ёпул!... Но тут показалась голова чемпиона и мы поняли, что это ещё не всё. Вова подобрал потерю, кое-как исхитрился водрузить её на место и, поднимая брызги одной рукой, выгреб к трапику. Зрители весело захлопали в ладоши. Выбравшись на бережок, мокрый попрыгун двумя руками держа трусы, поклонился и радостно сообщил: - Резинка лопнула! Ферштейн? Капут резинка! Пора было уходить, тем более, что и второй «Морган» тоже опустел. Уже у выхода из парка нас догнала белая бабушка: - Ребята, -по-русски, с лёгким акцентом, обратилась она к нам — вы из России?? Получив утвердительный ответ, она взмолилась: - Меня вывезли из России в 1920-м, когда мне было шесть лет. Прошу, дайте мне что либо русское.. У меня были спички брянской спичечной фабрики..... Старушка прижала подарок к груди: - Спасибо.... Зная, что на утро, на пиво у нас ещё есть, мы побрели на пароход. День, конечно, таял интересно. Но это ещё не всё! Возле памятника "погибшим в первой Мировой войне", нас остановили несколько местных вооружённых негров-патриотов. Раньше таких строгостей не было. Очевидно, гражданская война набирала обороты. А у нас ни документов ни прочих, каких бумаг. В самоходе мы! Тот, у которого был самый настоящий МП-42, времён гитлеровского вермахта, направил ствол в пузо нашего Чопыка: - Фром ин....? И что бы вы думали? Вова снова нас удивил. Пока я соображал что сказать, наш друг рагуль-галичанин попёр на автомат и со страшным выражением лица, ударив себя в грудь кулаком, зашипел: - РУССКИЕ МЫ, бля, РУССКИЕ!... Патриоты заулыбались, сказали, мол, что это есть «очень даже гуд» и отпустили нас с миром. Прошло ещё два дня и мы, втянув мокрые швартовные к себе на борт, покинули гостеприимный Мозамбик. Впереди был переход из Индийского океана в район Юго-Восточной Атлантики (ЮВА). P.S. Чуть не забыл! Есть фильм такой «Тяжёлая вода». Там, если я правильно помню, на 56-й минуте мелькнул мой траулер и вся наша банда. Легко можно разглядеть и Мишу, и Чопыка. Меня там не ищите. Во время съёмки я спал в своей каюте №85... с красивой, молоденькой гримёршей. Но это уже совсем другая история. *

Слово "поддай", в каком смысле. Мне кажется, что Юрчик вообще не просыхает. Завидую! Впрочем, бухтите сами...

ТАЙП-3 Вскоре, в большом торговом центе «Апельсин», Тайп открыл третий магазин. Почему несколько магазинов, называют «торговой сетью»? Потому что раскидывая такую сеть над городом, получаешь неплохой улов… Но улова не было. Одной сети мало. Нужен минимум год, чтобы прикормить место. В своё время я открывал магазины, но не более, чем один в два-три года. То есть пока новая точка пойдёт в плюсы, остальные точки её кормят. Тайп этого не понял… В итоге аренда торговых площадей перевалила за 5 тыс долларов, да плюс шикарная квартира с шикарной террасой и видом на бухту. Она обходилась в тысячу долларов… Тайп несколько раз предлагал мне устроить на этой террасе пикник. - Приходи! Рыбку пожарим, На море посмотрим… водочки попьём… - ворковал он. Я не вежливо отказывался. Любезность турка меня настораживала. К тому же он никогда не отвечал на крепкое рукопожатие. Его рука была словно без костей – мягкая и пухлая. А ещё он любил рассказывать про своего очень богатого отца, который очень хочет помочь ему деньгами но не может их перевести. А банки не работают? И совсем я потерял в него веру, когда со мною случилась неприятная неприятность, и он первым пришёл ко мне с вопросом: - Чем я могу тебе помочь? Никто из наших такого не спросил, а этот – тут как тут.. Как говорится, «наши люди на такси в булочную не ездють…». Шпиён и никак иначе! Шпиён, либо денег хочет. Так оно и оказалось. Чуть позже Тайп намекнул, что может наладить канал через границу, с тем, чтобы привозить контрабанду. Нужны деньги на товар! Ага… вот оно, волшебное слово… Для тогдашней Украины контрабанда, или как проще контрабас, дело обычное, но я отказался. Чуйка – дело полезное. А моя чуйка, редко меня подводила. Четыре девушки работали на Тайпа. Три продавца и «управляющая», которую звали Татьяна. Молодая свободная и симпатичная. Вскоре я заметил, что эта молодая и свободная, часто пьёт на рабочем месте. Если сказать точнее то не просто пьёт, а бухает! - Танюха, - говорил я ей – тебя же уволят. Но она, хитро улыбаясь пьяной но чертовски милой отвечала: - Меня? Ни-ког-да!… Откуда такая уверенность я не знал. Единственным вариантом было то что у Тайпа появилась вторая жена. Для этого совсем не обязательно было двигать Галу – всё по турецкому закону! Наконец-то Время прикатило Русскую Весну! Город украсили триколоры а галицкие флаги вековых холуяк, жалованные им Габсбургами за верность им и католикам, задымились в урнах! Народ разогревал свой гнев на митингах! Стало всем понятно – Украина развалилась… Жаль… Уютный балаганчик был. Тайп занервничал: - Что будет? – доставал он меня вопросом - Россия будет! - Как это?? - Каком кверху! Сказал и пожалел, потому что в течение часа объяснял ему что такое «каком кверху».. А Россия уже гремела своими сапогами по невидимому мосту через пролив! Почти 18 тыс казачков украинского войска, уже подсчитывали, сколько они будут получать служа русскому царю… Те, которые считать не умели, поняли что такое «чемодан-вокзал и в Куев…» . Тем более, что указатель направления "Куев-Копчёный", я сам лично, ночью, нарисовал на привокзальной стене.. Не промахнутся! И вот, однажды турок исчез! Зная, то, что я водил дружбу с этим маленьким улыбчивым человечком, все прибежали ко мне! У Тайповых продавцов, поставщиков товара, арендодателей, у всех был один вопрос: - Где эта сволочь?? - Где, где… В Караганде! Сказал и пожалел, потому что в течение часа объяснял, что Караганда, вовсе не в Караганде. В данном случае Караганда была в лесах Дикого Запада, у Галыной родни. Родовые схроны надёжно сохранят любые тайны. Тайп за одну ночь провернул целую военную операцию! За два-три часа, он вывез весь свой товар и исчез из города. И вот тут многое прояснилось! Почти весь товар был взят ку поставщиков под реализацию. То есть никто за него не расплатился. Продавцы, которым обещались золотые горы, тоже остались с носом. Но более всех пострадала Татьяна. Оказывается, Тайп уговорил её заложить свою квартирку а деньги «вложить в дело»… Уж лучше бы она, действительно, была его второй женой! Танюха продала свою квартиру, рассчиталась с банком и быстренько вышла замуж. Чуть позже выяснилось, что на такой же фокус он хотел подсадить ещё одну девушку. - На меня словно морок какой то сошёл! - говорила она. - Я чуть было, не подписала бумаги!... Вскоре мы все стояли в одной очереди за русскими паспортами. Моя очередь была 20 125….. Вот такая история. .